вы там делали?
Вопрос был задан очень мягким тоном, но произведенный им эффект оказался столь же поразительным, как если бы Кейт физически прижала старика к стене и проорала это ему в лицо. Пятна румянца на его щеках разрослись и вспыхнули еще ярче, а затем вдруг исчезли, оставив после себя такую бледность, что Дэниел инстинктивно пододвинулся поближе, испугавшись, что Джордж вот-вот потеряет сознание. А Кейт продолжала:
— Вы признаете, что поднимались на верхний этаж?
Старик наконец обрел голос:
— Но не в архив, нет, нет. Миссис Бартрум понадобилось воспользоваться туалетом, я отвел ее в туалет на верхнем этаже и подождал, пока она выйдет.
— Почему же она не воспользовалась туалетом на втором этаже, в женской раздевалке?
— Она попыталась, но обе кабинки были заняты. И там стояла очередь. А она… Она очень спешила.
— Поэтому вы отвели ее наверх. Но почему же она обратилась к вам, а не к кому-нибудь из сотрудниц?
Этот вопрос, подумал Дэниел, следовало бы скорее задать миссис Бартрум. Несомненно, со временем он и будет ей задан. Теперь Коупленд молчал. Кейт настаивала:
— Разве не естественнее было бы, если бы она обратилась к кому-то из женщин?
— Может, и естественнее. Только она постеснялась. Она ни с кем из них не была знакома, а я сидел на своем месте, за конторкой.
— А с вами, значит, она знакома?
Он не ответил на это, лишь чуть заметно кивнул. Кейт спросила:
— Хорошо знакома?
Но тут, подняв голову и взглянув ей прямо в глаза, он ответил:
— Она — моя дочь.
— Мистер Бартрум женат на вашей дочери? Так это же все объясняет. Все совершенно естественно и понятно. Она обратилась к вам, потому что вы — ее отец. Но об этом мало кому известно, правда? Зачем делать из этого секрет?
— Если я расскажу вам, это обязательно выплывет наружу? Вы должны будете сообщить о том, что я сказал?
— Мы не должны будем сообщать об этом никому, кроме коммандера Дэлглиша, и дальше это никуда не пойдет, если не имеет отношения к нашему расследованию. Мы ничего не можем решить, пока вы нам не объясните, в чем дело.
— Это мистер Бартрум… Сидни… хотел, чтобы мы молчали. Хотел, чтобы мы держали это в секрете, во всяком случае — поначалу. Он хороший муж, любит ее, им хорошо вместе. Ее первый муж был скотина. Она очень старалась сохранить семью, только я думаю, она почувствовала облегчение, когда он ушел. У него всегда были другие женщины, вот он и ушел с одной из них. Они развелись, но все это очень тяжело на ней сказалось. Она всякое доверие к людям потеряла. К счастью, детей они не завели.
— А как ваша дочь познакомилась с мистером Бартрумом?
— Она как-то заехала забрать меня с работы. Я обычно последним ухожу, так что никто ее не видел, кроме мистера Бартрума. У него машина не заводилась, так что мы с Джули предложили его подвезти. Когда мы подъехали к его дому, он пригласил нас выпить кофе. Думаю, он считал, что должен так сделать. Вот так все и началось. Они стали писать друг другу. А по выходным он ездил в Бэйзингсток, где она жила и работала, — повидаться с ней.
— Но ведь в Инносент-Хаусе наверняка знали, что у вас есть дочь?
— Не уверен. Знали, что я вдовец, но никто не спрашивал про мою семью. Так ведь Джули со мной и не жила. Она работала в налоговой инспекции в Бэйзингстоке и домой редко приезжала. Думаю, про нее все же знали, только никто о ней не спрашивал. Поэтому и в секрете все держать было не трудно, когда они поженились.
— Почему же надо было, чтобы никто не знал?
— Мистер Бартрум… Сидни… сказал, что его личная жизнь никого не касается, что издательству нет никакого дела до его женитьбы, и он не хочет, чтобы служащие низшего звена о них сплетни сводили. Он никого из них не пригласил на свадьбу, но директорам сообщил, что женился. Ну, конечно, без этого не обойтись было, ведь у него налоговый код поменялся. А потом он всем про дочку свою рассказывал и ее фотографию показывал. Он очень малышкой гордится. Я-то думаю, он поначалу не хотел, чтоб люди знали, что его жена… ну, что он на дочери диспетчера женился. Может, боялся, что это будет вроде как потеря лица перед служащими у нас в издательстве. Он ведь в сиротском доме воспитывался, а сорок лет назад детские учреждения тут у нас совсем не такие были, как теперь. В школе его презирали, давали понять, что он неполноценный, хуже всех. Не думаю, что он когда-нибудь мог об этом забыть. И он всегда был очень озабочен, какой у него в издательстве статус.
— А как ваша дочь ко всему этому относится? К тому, что надо все держать в секрете, скрывать, что вы — тесть мистера Бартрума?
— Не думаю, что это ее сильно беспокоит. Сейчас она, видно, об этом и не вспоминает. С тех пор как они поженились, она только раз была в Инносент-Хаусе, когда помолвку мистера Жерара праздновали. Ей хотелось посмотреть, какой Инносент-Хаус внутри, побывать в десятом доме и на кабинет посмотреть, где Сидни работает. Она его любит. А теперь у них малышка, им хорошо вместе. Он изменил ее жизнь. И я же ведь вижусь с ними, когда не в издательстве. Почти каждые выходные их навещаю. И Рози — малышку — могу видеть, когда хочу.
Он умоляюще смотрел то на Кейт, то на Дэниела, молча прося их понять, потом сказал:
— Я знаю, это выглядит странно, и мне кажется, Сидни теперь жалеет об этом. Он даже более-менее ясно об этом сказал. Но я понимаю, как это случилось. Он попросил нас держать все в секрете, не подумав как следует, и чем дольше мы так поступали, тем трудней становилось правду сказать. Да ведь никто и не спрашивал. Никого не интересовало, на ком он женился. Никто никогда не спрашивал меня о моей дочери. Люди задают вопросы о твоей семье, только когда о них самих разговор идет, и то просто из вежливости. А на самом деле им безразлично. А мистеру Бартруму… Сидни… очень больно было бы, если б это вышло теперь наружу. И мне не хотелось бы, чтоб он думал, что я вам все рассказал. Это ведь не должно будет пойти никуда дальше?
— Нет, — сказала Кейт. — Думаю, не должно.
Джордж, казалось, успокоился. Дэниел помог ему надеть пальто. Когда, проводив его до выхода из участка, Дэниел вернулся в приемную, он увидел, что Кейт в ярости ходит взад и вперед по комнате.
— Ох уж эти мне напыщенные идиоты, снобы проклятые! Этот человек стоит десяти таких, как Бартрум. О, конечно, я понимаю, как это происходит: я имею в виду социальную незащищенность. Бартрум ведь единственный из старших сотрудников, не учившийся в Оксбридже,[105] не так ли? А такие вещи кажутся ужасно важными представителям вашего пола. Бог знает почему. И это кое-что говорит нам о «Певерелл пресс», верно? Этот человек проработал у них… Как долго? Более двадцати лет, а они ни разу даже не позаботились спросить у него о его дочери.
— Ну, если бы у него и спросили, — сказал Дэниел, — он ответил бы, что, мол, она теперь замужем и очень счастлива, спасибо. Да и с чего бы им спрашивать? А.Д. ведь не задает вам вопросов о вашей личной жизни. А вы хотели бы, чтобы задавал? Я вижу, как это случилось, этот первый снобистский импульс — сохранить все в тайне, и пришедшее затем понимание, что придется эту тайну хранить и дальше, если не хочешь выглядеть как последний идиот. Интересно, чем Бартрум готов расплатиться за то, чтобы все оставалось шито-крыто? Ну, во всяком случае, мы выяснили, почему Коупленд и миссис Бартрум оказались на верхнем этаже вместе. Ему-то вообще никаких предлогов не надо, он по всем этажам может ходить свободно. Так что от одной маленькой проблемки мы избавились.
Но Кейт возразила:
— Вовсе нет. Все они там, в Инносент-Хаусе, говорили очень сдержанно и осторожно, особенно компаньоны, но мы ведь достаточно услышали от миссис Демери и младшего персонала, чтобы составить себе ясное представление о том, что там происходило. При Жераре Этьенне в роли босса долго ли Бартрум и Коупленд продержались бы на своих местах, как вы думаете? Коупленд любит свою дочь, а дочь
