Коупленда любит своего мужа. Бог знает почему, но, очевидно, любит. Они счастливы вместе, у них ребенок. Ставка очень велика для обоих — и для Бартрума, и для Коупленда, вам не кажется? И не надо кое-что забывать о Коупленде. Он ведь мастер на все руки. Это он все там чинит. Он — один из тех людей в Инносент-Хаусе, для кого не составило бы труда отсоединить тот газовый камин. И он мог сделать это в любое удобное ему время. Единственный человек, регулярно работающий в малом архивном кабинете — Габриел Донтси, — никогда не зажигает газ. Он приносит свой собственный электрокамин, если надо. Так что это вовсе не избавление от одной маленькой проблемки. Это просто еще одна чертова трудность.
Книга четвертая
Письменные свидетельства
46
Вечером в четверг, 21 октября, Мэнди вышла из издательства на час позже, чем обычно. Она собиралась встретиться с Морин, своей соседкой по квартире, в пабе «Белая лошадь», что на Уонстед-роуд, где должно было быть подано кое-какое угощение, а затем — танцы. Поводов для такого выхода в свет было два: Морин праздновала свой девятнадцатый день рождения, а ее теперешний друг был ударником в игравшей в пабе группе «Дьяволы-наездники». Танцы начинались в восемь, но участникам вечеринки предлагалось собраться в пабе на час раньше, чтобы сначала поесть. В контейнере «ямахи» Мэнди привезла с собой на работу то, во что хотела переодеться, так как намеревалась отправиться в «Белую лошадь» прямо из издательства. Предвкушение этого вечера и особенно встречи с Роем — лидером группы, который, как она решила, ей, пожалуй, нравился или мог понравиться, если бы вечер удался, озаряло день таким светом радостного ожидания, что даже молчаливая и прямо-таки маниакальная сосредоточенность мисс Блэкетт на работе была не в силах его погасить.
Мисс Блэкетт была теперь в подчинении у мисс Клаудии, которая переместилась в кабинет умершего брата. Через три дня после его смерти Мэнди случайно услышала, как мистер Де Уитт уговаривает ее занять этот кабинет: «Он сам хотел бы этого. Ведь теперь вы президент компании и директор-распорядитель или станете, когда мы соберемся принять соответствующее решение. Кабинет не должен пустовать. Жерар не захотел бы, чтобы эту комнату превратили в мавзолей».
Некоторые сотрудники издательства сразу же уволились, но те, кто остался — по собственному выбору или по необходимости, — обнаружили, что их сплотило какое-то не вполне осознанное товарищество, объединил пережитый опыт. Они вместе ждали, задавались вопросами, а в отсутствие директоров рассуждали о происшедшем вслух и сплетничали. Ясные глаза Мэнди и ее чуткие уши ничего не пропускали. Теперь ей казалось, что Инносент-Хаус держит ее в каком-то мистическом рабстве. Она каждое утро являлась на работу, подстегиваемая возбуждением и неясным ожиданием чего-то, приперченным чувством страха. Небольшая, почти пустая комната, где в свой первый день она стояла, глядя на труп Сони Клементс, завладела ее воображением настолько, что весь верхний этаж, теперь надежно запертый и опечатанный полицией, вдруг обрел пугающую силу детской сказки, превратился в логово Синей Бороды, в запретную зону ужаса. Она не видела Жерара Этьенна мертвым, но в ее воображении его труп высвечивался с яркой образностью ночного кошмара. Порой перед тем, как забыться сном, она рисовала себе эти два трупа в комнате одновременно: мисс Клементс на диване в печальной, почти старческой немощи, и распростертое на полу рядом с ней тело полуобнаженного молодого мужчины; она смотрела в самонавязанном ужасе на то, как тусклые, безжизненные глаза змеи, помаргивая, оживают, как она, надуваясь и опадая, полнится отвратительно скользкой жизнью, и ее красный язык высовывается, нащупывая онемевшие губы, а длинное мускулистое тело напрягается, перекрывая дыхание. Однако Мэнди знала, что способна контролировать свое воображение. Знала, что ей ничто не грозит, потому что она ни в чем не замешана и что в этой спокойной уверенности она может позволить себе наслаждаться полустыдным, но приятным чувством придуманного страха. Однако она понимала, что Инносент-Хаус заражен страхом, далеко выходящим за пределы ее капризного воображения. Казалось, она чует этот страх по утрам, успев лишь слезть с мотоцикла, как чуют запах речного тумана, и чувство это усиливалось, пока она шла, и охватывало ее целиком, когда она переступала порог Инносент-Хауса. Она видела страх в тревожном взгляде Джорджа, когда здоровалась с ним, в напряженном лице и беспокойных глазах мисс Блэкетт, в походке мистера Донтси, который, внезапно одряхлев, утратив былую бодрость, с трудом тащился вверх по лестнице. Она слышала этот страх в голосах всех компаньонов — директоров издательства.
Утром в среду, незадолго до десяти, мисс Клаудиа созвала всех сотрудников на собрание в конференц-зале. Все были в сборе, даже Джордж пришел, оставив коммутатор на автоответчике, а с катера явился и Фред Баулинг. В зал принесли стулья и поставили амфитеатром напротив стола, за которым уже сидели все компаньоны — мисс Клаудиа с мисс Франсес Певерелл по правую руку и мистер Донтси с мистером Де Уиттом — по левую. Когда позвонили, чтобы пригласить на собрание, мисс Блэкетт, положив трубку, сказала; «Вы тоже идите, Мэнди. Вы же теперь одна из нас». И Мэнди, неожиданно для себя самой, почувствовала, как ее щеки вспыхнули от удовольствия. Усаживались, испытывая некоторую неловкость, заполняя сначала второй ряд стульев, и Мэнди въяве ощутила, как тяжело бремя всеобщего возбуждения, предчувствий и беспокойства.
Когда последняя из запоздавших сконфуженно просеменила к свободному стулу в первом ряду, мисс Клаудиа спросила:
— А где же миссис Демери?
Ответила ей мисс Блэкетт:
— Наверное, она подумала, что это к ней не относится.
— Это ко всем относится. Будьте добры, разыщите ее, Блэки.
Блэки поспешно вышла, и, пока через пару минут она не вернулась с миссис Демери, так и не снявшей фартук, все собравшиеся ждали в полном молчании. Миссис Демери открыла было рот, готовясь произнести какое-то едкое замечание, но, по здравом размышлении, тут же его закрыла и уселась на единственный свободный стул в середине первого ряда.
Мисс Клаудиа обратилась к собравшимся: «Прежде всего мне хотелось бы поблагодарить вас всех за преданность. Смерть моего брата и то, как он умер, — страшное потрясение для всех нас. „Певерелл пресс“ сейчас переживает трудное время, но я надеюсь и верю, что вместе мы выберемся из трудностей. На нас лежит ответственность перед нашими авторами, ответственность за те книги, которые мы выпускаем и которые, как наши авторы надеются, мы продолжим издавать в соответствии с теми же высокими стандартами, какие свойственны „Певерелл пресс“ вот уже более двухсот лет. Меня только что проинформировали о результатах расследования. Мой брат умер, отравившись угарным газом, вероятнее всего — от газового камина в малом архивном кабинете. Полиция пока не может точно сказать, как эта смерть произошла. Я знаю, что коммандер Дэлглиш или кто-то из его офицеров уже разговаривали с вами. Собеседования, очевидно, будут продолжаться, и я уверена, что каждый из вас сделает все возможное, чтобы помочь следствию. Мы — компаньоны — со своей стороны сделаем то же самое.
Теперь несколько слов о будущем. Вероятно, до вас доходили слухи о том, что мы собираемся продать Инносент-Хаус и переехать ниже по реке. Все эти планы сейчас заморожены. Будем продолжать так, как есть, во всяком случае, до окончания финансового года в апреле. Многое зависит от успеха нашего осеннего каталога и от рождественских продаж. В этом году наш каталог особенно представителен, и мы настроены оптимистически. Но я должна предупредить вас, что никого не ожидает повышение зарплаты до конца финансового года, а мы — директора компании — договорились срезать свои доходы на десять процентов каждый. Я не предвижу никаких изменений в штатном расписании, во всяком случае, до апреля следующего года, но избежать некоторой реорганизации нам не удастся. Теперь я стану президентом компании и директором-распорядителем — пока в качестве временно исполняющей эти обязанности. Это означает, что я стану отвечать за производство, счета и склад, как это делал мой брат. Мисс Певерелл
