Инносент-Уок, как всегда, была пуста. Задний фасад Инносент-Хауса темным бастионом возвышался на фоне ночного неба, но вдруг, когда она, закинув голову, взглянула вверх, лишился плотности и устойчивости, словно вырезанный из картона, и поплыл против низко несущихся туч, розовато окрашенных заревом городских огней. Лужицы в темном ущелье проулка уже высохли, а в конце Инносент-лейн посвежевший ветерок бросил Мэнди в лицо терпкий запах реки. Единственным признаком жизни были освещенные окна наверху, в доме № 12, в квартире мисс Певерелл. Похоже, теперь хотя бы мисс Певерелл была дома. Мэнди слезла с «ямахи» прямо в конце Инносент-лейн, чтобы треск мотоцикла никого не потревожил и не желая задерживаться из-за необходимости отвечать на вопросы и давать объяснения. Она тихо, словно вор, пошла дальше по переулку к поблескивающей реке, к тому месту, где оставляла «ямаху». Света, падавшего от двух фонарей дворика, вполне хватало, чтобы начать поиски, да только и искать ничего не пришлось: кошелек лежал именно там, где она и надеялась его найти. Она издала негромкий, почти неслышный возглас восторга, засунула кошелек поглубже в карман куртки и задернула молнию.
Гораздо труднее было разглядеть циферблат часов, и Мэнди пошла через проулок поближе к реке. В обоих концах дворика сияли огромные шары, поддерживаемые бронзовыми дельфинами. Они отбрасывали яркие пятна света на колеблющуюся поверхность реки. Мэнди смотрела на воду, и ей казалось, что чья-то невидимая рука встряхивает, разглаживает и осторожно приподнимает огромный поблескивающий плащ из черного шелка. Она взглянула на часы — 8.20. Позже, чем она рассчитывала. И тут она почувствовала, что весь ее энтузиазм по поводу танцев вдруг испарился. Облегчение, которое она испытала, найдя кошелек, породило нежелание делать какие-то новые усилия, и в охватившей ее летаргии довольства мысль об уютно замкнутом пространстве ее комнаты, перспектива хоть раз побыть в общей кухне наедине с собой и посидеть остаток вечера перед телевизором с каждой секундой становились все привлекательнее. У нее ведь есть видеопленка с фильмом Скорсезе «Мыс Страха», завтра ее уже надо вернуть: целых два фунта пропадут зря, если она его сегодня не посмотрит. И, больше никуда не торопясь, она, почти не думая, повернулась — посмотреть на фасад Инносент-Хауса.
Два нижних этажа были слабо освещены фонарями дворика, изящные мраморные колонны чуть поблескивали на фоне мертвых окон — глубоких черных пещер, уходящих внутрь здания, которое она теперь так хорошо знала не только снаружи и которое сейчас выглядело таким таинственным и грозным. Как странно, думала Мэнди, что все внутри осталось таким же, как было, когда она уходила: два компьютера под чехлами, аккуратный рабочий стол мисс Блэкетт с набором корзинок для папок и дискет, с ежедневником, лежащим точно у правой руки; запертый картотечный шкаф, доска объявлений справа от двери… Все эти обычные вещи оставались на своих местах, даже когда их никто не видел. И ведь там никого нет — совершенно никого. Она подумала о небольшой, почти пустой комнате на самом верху дома, о той комнате, где умерли два человека. Стул и стол должны быть на месте, по дивана там нет, нет и мертвой женщины, и полуобнаженного мужчины, вцепившегося застывшими пальцами в голые доски пола. Вдруг она снова увидела труп Сони Клементс, только более реальный, более пугающий, чем когда она видела его во плоти. И тут она вспомнила, что упаковщик Кен рассказывал ей, когда ее послали с сообщением в № 10, а она задержалась там посплетничать. Он рассказывал, как леди Сара Певерелл, жена того Певерелла, который построил Инносент-Хаус, бросилась вниз с верхнего балкона и разбилась насмерть о мраморные плиты дворика.
«Кровавый след все еще можно там видеть, — говорил Кен, передвигая ящик с книгами с полки на тележку. — Только смотри, чтоб мисс Франсес не заметила, что ты его ищешь. Члены семьи не больно любят, чтобы эту историю рассказывали. Но при всем при том отчистить его они не могут, и в доме не будет счастья, пока пятно не сотрут. И она все еще тут бродит, эта леди Сара. Можешь у любого речника спросить».
Кен, конечно, хотел ее попугать, но рассказывал он это в конце сентября, в мягкий солнечный день, и легенда доставила ей огромное удовольствие. Она не могла полностью поверить в правдивость этой истории, но чувствовала приятные мурашки по телу от добровольного страха. Однако Мэнди все же спросила про это у Фреда Баулинга и хорошо помнила его ответ: «Призраков на нашей реке хватает, только ни один из них не бродит по Инносент-Хаусу».
Так было до смерти мистера Жерара. Теперь, пожалуй, они там и правда бродят.
Сейчас страх Мэнди становился все более реальным. Она смотрела на балкон верхнего этажа и представляла себе весь ужас того падения, болтающиеся в воздухе руки и ноги, короткий вскрик — ведь она, конечно же, должна была вскрикнуть, — отвратительный хруст, когда тело ударилось о мрамор. Вдруг она услышала дикий крик… Но это была всего лишь чайка. Птица пролетела над ее головой, на миг села на ограду и, снова взмахнув крыльями, умчалась вниз по реке.
Мэнди почувствовала, что продрогла. Холод был какой-то неестественный, он пронизывал ее, поднимаясь от мраморных плит, будто она стояла на льду. И ветер с реки стал теперь холоднее, вея в лицо зимой. Она в последний раз взглянула на реку, туда, где стоял тихий и пустой катер, и вдруг ее взгляд упал на какой-то белый лоскут на самом верху ограды, справа от каменных ступеней, идущих вниз, к Темзе. Сначала ей показалось, что кто-то привязал там носовой платок. Охваченная любопытством, Мэнди прошла через дворик к ограде и разглядела, что это лист бумаги, наколотый на один из ее изящных зубцов. Но там было и еще что-то — в самом низу ограды поблескивал золотистый металл. Мэнди присела на корточки и, немного растерявшаяся от придуманного страха, не сразу распознала, что там такое. Это была пряжка узкого кожаного ремня от коричневой наплечной сумки. Туго натянутый ремень уходил под морщинистую поверхность воды, а под водой едва просматривалось что-то гротескно нереальное, похожее на куполообразную голову огромного насекомого, миллионы его лапок тихонько шевелились в приливной волне. Но тут Мэнди осознала, что то, что она видит — человеческая голова, самая макушка. На конце ремня — человек. И пока она, помертвев от ужаса, смотрела, приливная волна качнула тело и из воды приподнялась бледная рука с поникшей, словно увядающий цветок, кистью.
Несколько мгновений ее неспособность поверить своим глазам сопротивлялась страшной реальности, а потом, почти теряя сознание от потрясения и ужаса, Мэнди упала на колени и ухватилась за чугунную ограду. Она ощутила, как шершав холодный металл в ее ладонях, почувствовала, с какой тяжкой силой он прижимается ко лбу… Она так и стояла на коленях, не в силах пошевелиться, желудок у нее свело от ужаса, все ее члены словно окаменели. В этом холодном небытии живым оставалось только сердце: оно превратилось в огромный шар раскаленного чугуна, бьющего в ребра с такой силой, будто вот-вот, проломив ограду, этот огненный шар увлечет ее в реку. Она не решалась открыть глаза; открыть их значило увидеть то, во что она все еще не могла полностью поверить: двойной кожаный ремень, тянущийся вниз, к скрытому под водой ужасу.
Мэнди не знала, сколько времени простояла на коленях, прежде чем обрела способность чувствовать и двигаться, но постепенно ее нос снова ощутил терпкий запах реки, а колени — холод мрамора, на котором она стояла; сердце затихало и уже не так сильно билось о ребра. Руки на ограде так занемели, что понадобилось несколько долгих секунд, чтобы разжать пальцы. Она с трудом поднялась на ноги и вдруг обрела и силы, и цель.
Не издавая ни звука, она промчалась через дворик и застучала в первую же дверь — дверь Донтси — и нажала кнопку звонка. Окна над дверью были темны, так что она не стала дожидаться ответа, понимая, что его не будет, но обогнула дом и выбежала на Инносент-Уок. Она надавила кнопку звонка Франсес Певерелл большим пальцем правой руки и, не отрывая его от кнопки, левой принялась колотить в дверь дверным молотком. Откликнулись ей почти сразу же. Шагов на лестнице Мэнди не услышала, но дверь резко распахнулась, и перед ней предстал Джеймс Де Уитт, из-за плеча которого выглядывала Франсес Певерелл. Заикаясь, путаясь в словах, Мэнди забормотала что-то, указывая рукой в сторону Темзы, и бросилась бежать, сознавая, что они оба бегут за ней по пятам. И вот они уже стоят все вместе на берегу и смотрят в воду. Мэнди обнаружила, что думает: «Нет, я не сошла с ума. Это не сон. ЭТО все еще там…»
Она услышала, как мисс Певерелл говорит:
— О нет! Господи Боже мой, нет! — Потом мисс Франсес отвернулась, почти теряя сознание, и Де Уитт подхватил ее и обнял, но Мэнди успела заметить, как она перекрестилась.
Джеймс Де Уитт произнес:
— Все в порядке, дорогая, все будет хорошо.
Мисс Певерелл ответила едва слышно, уткнувшись ему в плечо:
— Ничего не в порядке. Как это все может быть хорошо? — Потом высвободилась из его объятий и
