— Миледи? — окликнула ее Элинор.
Исабель подняла глаза.
— Простите, я не слышала, что вы спросили.
— За ужином вы сказали, что сэр Джеффри не пришел проводить вас к столу, и что вы с ним с полудня не виделись. Вы не помните, быть может, он говорил вам что-нибудь о своих планах? Возможно, вчера вечером или сегодня утром он обмолвился о чем-то, что помогло бы пролить свет на то, что случилось?
Щеки Исабель слегка вспыхнули.
— Милорд, мой муж не спит в моей постели, когда у меня месячные. Ни этой ночью, ни утром мы не были вместе.
Элинор перевела взгляд на отца. В ее глазах явственно читался вопрос.
Адам пожал плечами.
— Вы, может быть, знаете, где он провел ночь? Если вы предпочитаете говорить об этом с глазу на глаз… — Элинор кивком указала на их комнаты над обеденным залом.
Исабель покачала головой.
— Я не знаю. Он никогда не говорит мне о женщинах, с которыми спит для здоровья.
Бог, конечно, простит ей этот прилюдный обман, на который она пошла, чтобы защититься от унижения, подумала Элинор. Потом она спросила:
— Вы виделись с ним около полудня, я права?
— Очень коротко. Я отдыхала у себя. Он вошел без стука, оглянулся, словно что-то искал, и тут же ушел.
— Он вам ничего не сказал? — Скорее всего, заглянул посмотреть, насколько сильно ты сегодня напилась, подумала Элинор.
— Он мне улыбнулся, как будто бы чем-то довольный, но промолчал.
— Не показалось ли вам, что он вел себя странно? — не отставала Элинор.
— С тех пор как начались все эти переговоры о свадьбе Ю… то есть моей падчерицы, так правильнее, с вашим братом, он все время ходил расстроенный.
Адам нахмурился.
— Наши переговоры о земельных правах проходили не так тяжело, чтобы он страдал из-за них. Мы достаточно долго были друзьями, а от этого брака выигрывали обе стороны. Вашему мужу нечего было опасаться меня, и он это знал. Вот Генри, тот и правда не находил себе места. Возможно, что-то другое расстроило вашего мужа?
— Если так, я ничего об этом не знаю. Он не обсуждал со мной свои заботы.
— Я бы тоже не стал, — пробормотал Адам, оборачиваясь на шум шагов.
Когда брат Томас приблизился к собравшейся группе, стало видно, что лицо его светится радостью.
— Ваши люди стерегли Роберта на совесть, милорд. Несмотря на свою любовь к нему, они на ночь сковали его цепями и ни на минуту не оставляли его одного. Он, со своей стороны, не просил поблажек и не пытался никого подкупить. Это злодейство не может быть делом рук Роберта.
— А значит, отец, Роберт так же невиновен и в убийстве Генри, — тихо промолвила Элинор. — Несомненно, то и другое совершил один человек. Никогда воздух Вайнторпа не знал подобного поветрия кровопролитной чумы.
Адам повернулся к дочери. Впервые, если не считать детских воспоминаний, она увидела, как в присутствии посторонних по щекам отца стекают слезы.
— Да, конечно, Роберт не может быть обвинен в этом — да и, пожалуй, в убийстве Генри тоже. Но я не вправе освободить его, пока мы не найдем человека, совершившего одно или оба эти преступления. Моего сына застали с ножом, на его руках была кровь Генри. Я не вправе освободить его, пока его невиновность не будет очевидна.
— Тогда, милорд, все очень просто, — сказала Элинор, выпрямляясь и обводя собравшихся взглядом, — Мы найдем человека, который это сделал. И в самом скором времени.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
— Просто? Просто! — Томас недоверчиво развел руками. Они с сестрой Анной шли по коридору. — Не знай я нашей настоятельницы, как я ее знаю, я готов был бы поклясться самим Духом Святым, что она сошла с ума. Найти того, кто убил Генри, столкнул с лестницы нашего святого отца, а теперь еще проткнул ножом сэра Джеффри — не такая уж простая задача. И еще вынужден прибавить: сделать это нужно, прежде чем сюда доберется шериф и увезет Роберта в темницу, где его сначала будут пытать, а потом повесят. — Он тяжело вздохнул, — Может статься, единственное, что нам еще остается, — это надеяться на милосердие палача — вдруг он позволит нам повиснуть у него на ногах, чтобы положить скорейший конец его мучениям.
— У вас есть брат?
Вопрос был настолько неожиданным, что Томас даже остановился.
— Ради всего святого, почему вы спрашиваете?
Анна ласково улыбнулась.
— Не из любопытства. Я только хотела узнать, неужели вы никогда не любили так сильно, что перевернули бы небо и землю, чтобы спасти жизнь одного-единственного человека?
Томас побледнел. Перед глазами возник образ того, кого он и вправду любил так, как она говорила. Но сказать об этом невозможно. Даже доброй сестре Анне не понять его чувства к Джайлзу.
— Я прочла ответ на вашем лице, Томас, — сказала Анна, кладя руку ему на плечо. — Тогда, возможно, вы поймете, как наша настоятельница относится к своему Роберту. Она рассказывала мне, какая нежная привязанность их соединяет. В те годы, которые она провела в Эймсбери, Роберт писал ей письма, полные любви, где пересказывал и семейные новости. Он помнил о ее днях рождения и посылал ей подарки. Однажды, как я слышала, она получила от него в подарок лягушку.
— Лягушку?
Она довольно широко развела руками.
— Да, вот такую. Он очень гордился, что поймал ее, рассказывала мне настоятельница, и тетя разрешила ей поселить эту лягушку в саду. Лягушка оказалась настоящим лягушачьим Мафусаилом, прожила в садовом пруду целую вечность, радуя монахинь Эймсбери своим пением.
Томас засмеялся:
— В благодарность за голосистую лягушку она теперь хочет спасти ему жизнь? Большинство сестер, наверное, не разделили бы ее чувства.
— Наша настоятельница не похожа на большинство женщин.
— Это верно, — он вздохнул, — вы правы.
— Кстати, — сказала Анна, — тут у нас уже целый лазарет. Идемте посмотрим, как дела у наших больных.
Она открыла деревянную дверь и вошла. Томас последовал за ней.
— Я на небесах? — широко раскрытыми глазами отец Ансельм уставился на улыбающуюся сестру Анну. — А вы — Пречистая Дева?
— Ни то ни другое, святой отец, — усмехнулся Томас, взглянув из-за плеча Анны на очнувшегося.
Ансельм поморщился.
— Да, я знаю, что вы не ангел, да и голова, будь я на небесах, так бы не болела.
— И из ваших уст не разило бы падалью.
— Полегче, полегче, — осадила Анна Томаса, — наш брат еще очень и очень слаб.
Тыльной стороной ладони она коснулась щеки Ансельма.
Святой отец весь сжался.
