Владимир Козлов
Попс
Над кроватью Джея — портрет Че Гевары, рядом — красно-желто-зеленый флаг растаманов, фотографии Джелло Биафры, Ноама Чомского, Ральфа Нейдера и прочих «левых», про которых я ни разу не слышал, пока не попал в Америку и не поселился в комнате с Джеем.
Джей достает из шкафа банку от кофе, открывает, высыпает на бумажку «траву», сворачивает косяк. «Траву» выращивают его друзья — они снимают большой старый дом рядом с кампусом колледжа.
Джей поджигает косяк зажигалкой. Он затягивается, передает косяк мне.
За окном — зелень деревьев, красная стена соседней общаги и далекие горы. Из колонок звучит «Dead Kennedys», песня «Too Drunk To Fuck» — «Слишком пьян, чтобы трахаться».
Я затягиваюсь, отдаю косяк Джею. Он спрашивает:
— Когда ты летишь домой? Ты говорил уже, вроде, но я забыл…
— Послезавтра.
— А я уеду в понедельник. Останусь на уикенд. На церемонию, конечно, не пойду — я ни мантию, ни шапку не заказывал. Можешь представить меня в шапке и мантии, на этой тупой выпускной церемонии?
— Нет, не могу.
— Это придумано для идиотов, а большинство людей и есть идиоты. Вся жизнь у них расписана заранее. В колледже надо бухать, трахаться, курить «траву», но при этом еще и учиться, чтобы не выгнали. Потом получить диплом, напялить шапку и мантию — пусть полюбуется родня из Айовы, такая же тупая. Потом — найти работу, просиживать штаны, делать карьеру, получать повышения. Скука, короче…
Я киваю. Джей затягивается, отдает мне косяк, продолжает:
— А мы устроим нормальную радикальную «парти» у Дэна: упьемся текилой под правильную музыку. «Dead Kennedys», «Conflict», «Crass». Оставайся и ты, потусуешься…
— Не могу. Билет уже куплен.
— Ладно, забудь. А вообще, домой хочешь? Не надоело здесь за три месяца? Или понравилось?
— Так…
— Говори, что думаешь. Мне не нужна эта жвачка, про то, как здесь все хорошо. Америка — страна идиотов во главе с тупоумным уродом. Надеюсь, что на второй срок его не выберут — хватит сраному ковбою рулить страной. А может, и выберут. Потому что большинство — кретины.
— Наверно.
— Не бойся, скажи мне, что думаешь. Я тебе объяснял свои взгляды сто раз. Надеюсь, когда-нибудь эта система взорвется…
— И что это будет? Революция?
— Может быть, революция. Может быть, все сгниет изнутри. Неважно.
Джей забирает косяк. Меня начинает вставлять.
— Трава ничего. Ты в Москве часто куришь траву?
— Нет, нечасто. Я не то, чтобы очень любитель…
— Да, в России — главное водка… Шучу. Знаю, это — стереотип…
— В общем, да, стереотип… Но это правда.
Джей кидает окурок в окно, глядит на часы.
— Еще только одиннадцать. Поехали в бар?
— Поехали. А кто поведет?
— Я.
— А не боишься водить под кайфом?
— А я разве когда-нибудь не под кайфом?
Джей хохочет, я тоже.
Машину обгоняет джип «Рэнглер», в нем сидят человек десять. Чувак в красной футболке висит на подножке, что-то орет нам. Я его не понимаю. Джей вертит руль, глядя перед собой. Поначалу мне было страшно, а теперь уже все равно.
Бармен льет пиво в бокал Джея. Я отпиваю из своего. В баре — море народу: бородатые мужики в коже и джинсах, студенты в кофтах с эмблемой колледжа, тетки в джинсах-бананах, как в фильмах про восьмидесятые. По телевизору идет без звука американский футбол. Играет музыка кантри.
Мы чокаемся, делаем по глотку. Джей отставляет бокал.
— Алекс, есть для тебя идея.
— Я слушаю…
— Организуй панк-группу в Москве…
— Нафига?
— Ты говорил, что тебе скучно жить, что хотел бы чем-нибудь заниматься…
— Я не умею играть…
— Херня. Научишься. Это не джаз и не классика. Панк-рок может играть каждый. Главное, чтобы было, что сказать людям.
— Думаешь, у меня есть, что сказать?
— Есть, конечно. Хотя бы, «пошли вы на хуй, уроды!»
Мы хохочем.
— Нет, правда. Я не шучу. Поедем завтра в «пон-шоп» и купим тебе гитару. Я ее подарю тебе. Это будет мой вклад в глобальное продвижение панка.
Людей в баре стало поменьше. В углу два старика играют в «дартс». Элис сидит на коленях у Джея, Джун положила мне голову на плечо. Джей говорил, что в прошлом семестре он и Элис вместе учили «Феминизм и политику». Он часто называет себя феминистом.
Джун спрашивает:
— Алекс, ты тоже изучал экономику, как и Джей? И ты тоже марксист?
— Нет, я изучал электронные технологии. Я не знаю, почему меня к нему поселили. Наверное, по ошибке.
— Как это, по ошибке? Специально, чтобы он из тебя сделал марксиста. У него получилось?
— Не знаю. Со стороны виднее.
— Какой еще марксизм? — Элис поворачивается к нам. — Сейчас две тысячи четвертый год. Какой может быть марксизм в две тысячи четвертом году?
— Очень даже нормальный, — говорит Джей. — Выпьем еще по пиву? Сейчас объявят последний заказ.
Я и Джей ждем на улице. Два чувака ссут на стену бара. Мимо проезжают набитые до отказа машины. Из окон высовываются чуваки и девчонки, что-то орут.
— Алекс, ты видел, куда делись бабы?
— Нет, не видел. По-моему, в туалет…
— А, по-моему, они просто нас кинули.
— Нет, давай подождем…
— Нечего ждать. Они давно отвалили. Поехали в «ликер-стор», возьмем еще пива…
Джей держит одной рукой руль, другой — банку «Миллера». Он резко тормозит. Машину заносит, задние колеса съезжают с асфальта.
— Знаешь, что я подумал? Надо поставить нормальную музыку.
Джей допивает пиво, бросает банку в окно, наклоняется к бардачку, упершись мне локтем в живот. Он
