говно, нормальные люди во власть не идут, а если идут, то сами становятся говном.
— А я верю, что изменить что-то можно. Просто я слишком ленивая. Нет, не ленивая даже. Мне не хватает энергии. Но я не знаю, где ее взять. Да, кстати, я тебе принесла Бакунина… — Валя раскрывает рюкзак, достает книгу.
— Зачем?
— Как зачем? Почитаешь. Самообразование все-таки.
— Знаешь, наверно не стоит. Неохота мне что-то его читать. Зачем загружать себя тем, что не интересно?
— Ну, как знаешь. А что ты сейчас читаешь вообще?
— Лимонова. «У нас была великая эпоха».
Она прячет книгу обратно в рюкзак. На берегу реки стоит с удочкой мужик в резиновых сапогах.
Я спрашиваю:
— Неужели, здесь есть рыба?
Валя не отвечает. Нас обгоняет автобус с китайцами. Они пялятся в окна.
Шереметьево-2. Я провожаю маму. Она летит с группой на семинар в Венгрию. Вокруг нее толпятся дядьки с портфелями, из-под расстегнутых курток видны белые рубашки и галстуки.
— Саша, нужен Михайлов, — говорит мама.
Я перебираю подписанные конверты с паспортами, нахожу Михайлова, даю маме. Она протягивает конверт невысокому плотному мужику с усами, в кожаном черном пальто. Он отходит.
— Молодой человек, у меня к вам один вопрос, — говорит дядька в кепке. — А гостиница в Будапеште — она сколько звезд? И звезды там соответствуют европейскому уровню, или там сервис чисто славянский?
— Извините, я не в курсе. Я просто помогаю.
Мама, пропустив вперед мужика и трех теток — они прибежали в последний момент, — встает в очередь в зону регистрации. Сзади пристраивается семья японцев. Ребенок сидит на чемоданах, погруженных в тележку.
— Ну, хорошо тебе слетать, — говорю я.
— И тебе тоже счастливо. Смотри, осторожно…
— Не волнуйся, не в первый раз.
Мама целует меня в щеку. Я иду к эскалатору.
Валя прохаживается по комнате.
— Ну, нормально у вас. Не буржуазно, по крайней мере. Не очень буржуазно, скажем так.
— Тесно только.
— Ну да, понимаю.
Я подрезаю ножом и срываю пластмассовую пробку с бутылки портвейна «Массандра», наливаю в стаканы. Мы выпиваем, не чокаясь. Я отламываю кусок лаваша, начинаю жевать.
— Фильм какой-нибудь будем смотреть? — спрашиваю я.
— В общем, можно. А что у тебя есть?
— Так, не слишком много. Есть «Криминальное чтиво». Пойдет?
— Ну давай.
Мы стоим у окна, обнявшись. По шоссе едут машины с включенными фарами. Светится заправка.
Я спрашиваю:
— Поедешь с нами в Питер?
— А когда?
— Восемнадцатого.
— И что там будет?
— Сейшн какой-то. У Курта друзья там живут. Он им позвонил, они говорят — приезжайте, зажжем. А подробностей — в каком клубе, кто будет играть — я не знаю.
— Вообще, съездить можно. Я Питер люблю. Только бабок нет ни фига.
— У меня есть, не проблема.
— Значит, еду, вопрос решен.
Над домами низко летит самолет, заходит на посадку в Домодедово. Хлопает чья-то балконная дверь. Мы начинаем целоваться.
Достаю из ящика стола презервативы «Contex». Я всегда покупаю одни и те же, в аптеке рядом с «Копейкой». Аптекарша каждый раз просит показать на витрине, хотя я говорю ей конкретно: «за тридцать пять — двадцать». По такой цене только одни.
Валя берет пачку, вертит в руке.
— Спрячь. Я ненавижу презервативы. Надеюсь, ты мне доверяешь?
— Доверяю, конечно. Я не про это… Ты пьешь таблетки?
— Нет, не пью. Поэтому осторожно.
— И тогда не пила?
— Когда?
— У тебя дома…
— А ты что, тогда кончил в меня?
— Не помню. Я был пьяный.
— Я тоже. Но это уже не важно. Все нормально.
Сквозь щель между шторами в комнату пробивается свет. Я смотрю на часы. «10–21». Валя спит. Я встаю, иду в туалет, шлепая босыми ногами по плиткам пола.
Поднимаю крышку. Струя льется в унитаз. Слева, почти у бачка, трещина. На белом фарфоре видны налипшие волосы и грязь. Я ненавижу мыть унитаз и никогда не мою. Этим всегда занимается мама — каждые выходные. А сейчас ее нет.
Валя уже не спит. Я залезаю под одеяло, ложусь на спину, смотрю в потолок.
— Ты Курта вообще давно знаешь? — спрашиваю я.
— Года два или три.
— А как вы с ним познакомились?
— Я точно не помню уже. Где-то в тусовке. Какие-то были знакомые… Нет, сейчас уже не могу точно вспомнить… На каком-то этапе он вроде бы проявлял интерес…
— Вы трахались?
— А почему тебе интересно?
— Так, любопытно.
— Не помню. Может и да, может, и нет. Помню, что тусовались с ним плотно… Но тебя разве это волнует?
— Да нет, не волнует. Просто спрашиваю. Что будем делать сегодня?
— Не знаю. Если честно, не хочу ничего. У меня по весне всегда такая апатия… Нет, сначала, когда только-только весна начинается, оно по-другому. На улице весна, и в душе весна. Но потом опять холодно, опять снег, и так до конца марта. Это ужасно меня раздражает — что весны нет и нет, и я погружаюсь в апатию… Не могу дождаться хорошей погоды.
Универсам «Перекресток». Очереди за призами от пива «Клинское» — «Дайте пробке шанс!». У меня — три крышки с силуэтом бутылки на обратной стороне. За каждую мне полагается бутылка пива. Передо мной — человек двадцать, у некоторых — по целому пакету пробок. От стола выдачи призов отходит чувак. Он тащит две коробки бокалов и два ящика пива. К нему подходит полная девушка, помогает.
