— Это касается Стайна.
Я почувствовал, что пол разверзся подо мной.
— Он погиб, — сказала Роуз. — Донесение о смерти проходило через наш отдел. Я сама принимала сообщение.
Мне показалось, что в фойе не стало воздуха. Колени подогнулись, словно были сделаны из желе. Роуз сказала, что хотела сделать копию донесения, но правила запрещали ей выносить что-либо из штаба. Ее тоже пошатывало. Я взял Роуз под руку.
— Давай выйдем отсюда.
Мы протиснулись сквозь толпу в главном зале. Какой-то полковник играл на рояле. Небольшая группа военных пела университетскую песню. Терраса ресторана была заполнена подвыпившими австралийцами и южноафриканцами. Повозки и такси подъезжали ко входу гостиницы и тут же отъезжали оттуда. Два новозеландских майора, заметив живот Роуз и ее взволнованное состояние, встали и предложили нам занять их столик. Пожимая им руки, я заметил, как дрожали мои пальцы.
Стайн погиб в местечке с названием Бир-Хамет, рассказала Роуз. Его и двух других солдат накрыло фугасным снарядом.
— Я узнала фамилию офицера, представившего рапорт, и заставила его подтвердить, что он видел смерть Стайна своими глазами. У меня была возможность проверить все списки Восьмой армии. Капитан Захария Л. Стайн. Других таких нет.
Я обнял Роуз. Мы выпили по две рюмки бренди, словно спиртное было водой. Роуз сказала, что сообщила Джоку о смерти Стайна — то есть он знал о гибели нашего друга, когда мы говорили с ним на заправочной станции.
— Он звонил мне. Сказал, что при встрече с тобой не смог заставить себя поделиться этой новостью.
Моя храбрая Роуз.
— Ты отважнее многих солдат.
Я никогда не думал о том, что Стайн может умереть. Он был моим наставником. Он спас мою жизнь.
— Для меня это как проигрыш в войне, — прошептал я сквозь слезы.
Теперь важнее всего на свете было обеспечить безопасность Роуз. Я сказал, что она должна уволиться из шифровального отдела. С помощью друзей я мог отправить ее в Иерусалим или Бейрут. В Египте уже не осталось спокойных мест. Ей следовало вернуться домой. Однако Роуз наотрез отказалась. Она ответила, что нужна Британии здесь.
— Ты думаешь, дома безопаснее? — спросила она.
Чуть позже Роуз сказала, что останки Стайна хранились в морге у бараков Ксар-эль-Нил в центре города. Мы решили поехать туда. Я привык разгонять стресс активностью. Мне хотелось увидеть тело Стайна. Опознать его. Я должен был навестить родителей моего товарища и выполнить все их пожелания — как можно лучше и быстрее. Часы Роуз показывали восемь вечера. Был ли морг открыт в такое время?
В коридоре рядом с баром «Пастуха» имелось два общественных телефона. К обоим тянулись очереди офицеров. Единственным знакомым человеком оказался полковник Л. Черт, подумал я, только этого не хватало. Я представил ему Роуз. По-другому было не разойтись. Когда Л. спросил, что мы здесь делали, у меня не осталось выбора, и я рассказал ему о Стайне. К моему изумлению, Л. тут же предложил нам помощь. У гостиницы его ожидала машина с водителем. Он отвез нас в Ксар-эль-Нил. Более того, он жестко отчитал дежурного сержанта, который настаивал, чтобы я отложил визит в морг до следующего утра.
Морг представлял собой огромное скопление палаток на пустыре, который прежде использовался для кавалерийских тренировок. За ограду разрешалось проходить только людям в форме. Л. вызвался побыть с Роуз. В сопровождении капрала из отдела регистрации погибших я переступил порог одной из палаток. Снаружи у каждого входа стояли две дизельные холодильные установки. Капрал сказал, что по ночам их отключали в целях экономии дефицитного топлива. Внутри ощущалась прохлада, на брезентовых стенах блестели капли конденсации. В этом отсеке хранились тела офицеров. Они лежали на столах и раскладушках, даже на полу.
— Раньше у нас были носилки, — сказал капрал, — но санитарная часть забрала все себе.
Прежде чем мы нашли Стайна, он дважды подводил меня к незнакомым мертвым людям. Останки моего товарища лежали на перфорированном стальном листе, с помощью которого джипы и грузовики выбираются из «ям», когда увязают в зыбучих песках пустыни. Тело Стайна покрывала больничная простыня.
Я подумал: как это похоже на случай с моей матерью.
Мне не понадобилось время, чтобы опознать его. Хотя фугас испепелил одну половину лица, другая осталась почти неповрежденной.
— Ваш друг представлен к ордену «За выдающиеся заслуги», — ткнув пальцем в регистрационный лист, сказал капрал. — Он обязательно получит его. Штаб никогда не обижает пэвэбэ.
— Пэвэбэ?
— Павших в бою.
Когда я вышел из морга, полковник Л. сунул мне в руки свою фляжку. Все это время он рассказывал Роуз о героизме Стайна при Эль-Дуда. Затем он поймал для нас такси и заплатил водителю. Л. не мог предоставить нам свою машину, потому что у него была назначена встреча. Я протянул ему руку, и он пожал ее. Мне оставалось лишь поблагодарить его.
— Сегодня вечером я понял, что обязан вам не только за доброту, но и за многое другое. Я часто подводил вас, сэр, на поле боя, о чем теперь глубоко сожалею. Наверное, вас обижало мое неуважение — не только к вам, но и к себе. Простите меня, пожалуйста. С этого часа клянусь землей и небом, что я буду нести службу со всей ответственностью офицера.
Когда мы с Роуз вернулись в гостиницу, силы покинули меня. Вентиляторы в нашем номере не работали. Мы сидели в темноте на постели, курили и пили из бутылки теплое шампанское. Роуз принесла с собой рукопись Стайна (текст хранился у нее, пока я был на фронте). Отпечатанные на машинке страницы были вложены в папку с надписью «Македония» — торговое название фарфора или чего-то еще. Она сунула папку в мой вещевой мешок.
Мы не спали всю ночь. Я рассказывал Роуз о встречах со Стайном во время отступления к Каиру. Мне хотелось объяснить ей, что им восхищался не только я. Он производил такое же впечатление на всех и каждого.
— Помнишь, как он держался молодцом, когда разразился скандал в Магдалене? Таким он был и в пустыне. Ничуть не изменился. Не стал другим. Я не могу передать тебе, какой пугающей и нервозной казалась обстановка при отходе к Каиру; как близко мы подошли к безумной панике. А Стайн держал все под контролем. Стоило ему появиться в кругу офицеров, и тут же слышались вздохи облегчения. «Он здесь, — думали мы. — Значит, все будет в порядке».
Я рассказал Роуз, как Стайн терпеливо и часами обучал молодых капралов. Не считаясь с тем, что по ночам у него оставалось только несколько минут на сон, он объяснял им, как вызывать огневую поддержку.
— В нашей дивизии, когда начинается обстрел, мы забираемся в танки. А Стайну с его пушками некуда было прятаться. Однажды я спросил его, бывает ли ему страшно. «Все тело цепенеет от ужаса, — ответил он. — Но разве можно показывать свой испуг?»
Я признался Роуз, что, несмотря на кровь и гибель товарищей, увиденные мной за прошлые тридцать дней отступления, война осталась для меня какой-то нереальной цепью событий.
— Я просто наблюдал. Как в фильме. Словно фрагменты сюжетов, которые случались с кем-то еще.
Однако прошлым вечером реальность ударила меня прямо в лоб.
Утром мы с Роуз вышли на террасу гостиницы, заказали
— Я знаю, милый, ты тревожишься обо мне, — сказала она. — Благодарю тебя за это. Но поверь, я в
