– - Я, -- согласился Богун.
– - Ну и как ты там?
– - Устраиваю отвальную вечеринку. Отбываю в мрачный край… в мир иной. Бегу мирской суеты. Всерьез и надолго бегу. Возможно, навсегда.
– - Врешь! -- убежденно ответили ему.
– - Врать неприлично. И незачем. Не вру я. Соберется тесная компания. Все свои. Приходите.
– - Такие же мерзавцы, как ты, -- сообщил муж. -- Не смеши. Не делай из меня идиота! Это твой, -- сказал он в сторону, -- стыд забыл, к себе зовет, -- и, снова в трубку: -- Ладно, передаю ей…
– - Богуша? -- пропела Анна. -- Чего тебе надобно, чудище?
– - А ничего, ровным счетом ничего. Исчезаю я. Похоже, что надолго. Жду. Приходи. И друга жизни приводи… если не сможешь от него отвертеться…
– - А я его и не собираюсь брать! -- с веселым вызовом сообщила Анна. -- Пускай дома сидит, бирюк! Я почти готова, правда, в другое место готовилась, что ж, сменю маршрут!
Первым делом он красиво и аппетитно расставил все на кухне. Затем взялся за облагораживание спальни. Позвонил Котеночечку и Глазу. Котеночечек и Глаз обрадовались и одобрили идею.
Телефонный звонок. Он, что-то мурлыча, поднял трубку.
– - Аня у тебя?
– - Еще не появилась. Что передать?
– - Я тебе, дружок, вот что скажу. Наглец ты, конечно, первостатейный. Я сегодня спокойный: все еще надеюсь, что ты и впрямь слиняешь с наших горизонтов. Вычеркни наш номер из списка! И… Покажись сексопатологу, чудо! Глядишь, найдет способ помочь тебе!
Злобно-обиженные интонации его голоса напомнили Богуну несколько слов, оброненных однажды Анютой. Эти слова, как зерна на пахоте, давным-давно взошли и прижились в нем. Не спорь с рогатиком, -- приказал он себе, -- не оскорбляйся. Избегай злых импотентов и терпи их излияния.
– - Покажусь. Проверюсь…
– - И повежливее с ней! Она все рвется за тобой доглядеть, с тех самых пор. Младенца нашла! Боится за тебя, альфонса. Не обижай ее!
– - Да не обижаю я никого! -- с досадой ответил Богун.
Ну и мерзавец!
Он едва успел привести себя в порядок.
Анна не торопилась переступить порог. Над ее головой молниями мелькнули бабочки; она проводила их рассеянным взглядом -- бабочки растворились в ее зрачках. Спросила, мягкостью голоса сглаживая резкость фраз:
– - Ты один? Любопытно, что ты выдумал на этот раз? Ты все еще на что-то надеешься?
– - Анна, пощадите! -- он щелкнул каблуками, почтительно голову склонил.
– - Когда-то, сударыня, вы приняли на свой счет слова, предназначенные совсем другой женщине! Да, я распоясан, безумен и дик, но в чувствах щедр и постоянен! Поймите, милая Анна: те слова, которые должны прозвучать, томятся и умирают от невостребованности, и только потому, что вы, давным-давно меня простив, из мести или лукавства обходите стороной мою келью!
– - Прочь с дороги! -- твердо сказала Энн, направляясь на кухню. -- Поправь галстук и заткнись. Помогать мне будешь.
Что бы ни творилось вокруг, женские привычки постоянны, -- отметил Богун. И поспешно добавил:
– - В ознаменование неизбежного примирения нижайше прошу отведать чего судьба послала! Я уж и разложил все. Глянь-ка глазом вещим, неподкупным!
Услышав это, Анна резко обернулась и замерла на миг, выискивая что-то во взгляде Богуна. Затем, успокоившись, объявила:
– - Чудесно, милый. Я потрясена: все мужики -- исключительные сволочи! Стоит жене уехать, и в них начинает преобладать главное свойство.
– - Какое свойство? -- благодушно спросил Богун.
– - Сволочность. Как дети малые! -- она в совершенстве владела женской логикой. -- Приходится заступать на дежурство и нянчиться с ними.
– - Зачем -- нянчиться? Мы народ взрослый, умелый. Будет у нас людно, шумно. Запаздывают они, правда. Приличный человек не может не опаздывать… -- подойдя вплотную, он обхватил руками ее лицо. Запрокинул, поцеловал.
– - Помада! -- вскрикнула она, освобождаясь. -- Ну, наконец-то… Я думала, ты не рад!
Вскоре было здесь людно, шумно и славно.
Анна вызвалась помочь с посудой. Они остались вдвоем. Тихо сновали над мойкой бабочки. Обе стрелки на часах смотрели в зенит. Звезды плыли мимо облаков, как ночные кораблики в темном океане. Под окном на три голоса старательно исполняли похабную песню. Он попытался было открутить голову припрятанной бутылке, но Энн остановила его. Сказала:
– - Мой почему-то не звонит. Загулял, закрутил, зашкалил!
– - Пьет? -- удивился Богун.
– - Не-а… Спит и во сне самоутверждается, -- загадочно ответила она. -- По вселенным своей души бродит.
– - С бабенкой скуластой?
– - Если бы! -- она прошлась по квартире, заглянула в спальню, отстегнула телефонную пряжку от линии. -- Нет, он на другом подвинут. Вокруг мужики как мужики. В дом несут, водку глотают, футбол-хоккей смотрят. А этот -- собственные сны в компьютер запихивает. Датчики, шлем, пси-интерфейс… Да кому они нужны, сны бредовые? Я, говорит, не бездельник, я хакер ментальных полей… Дурачок…
Богун насторожился.
– - Он что, воевал где-то?
– - Как бы не так! Умом он слаб… Да и не знаю я о нем ничего. В то, что не бездельник, верю: на хлеб нам хватает; а еще -- звонки постоянные, отлучки, тайные встречи, -- может, деловой он? Боевик наркомафии… -- она рассмеялась. -- Чушь, чушь и чушь! Он такой правильный, огромный, с виду -- сильный и надежный, но -- блаженный… не знаю, чем он там занимается в свободное от сна время, только иногда боюсь за него. Не дел его боюсь, -- спохватилась Анна, -- он ничего такого просто не способен учинить; только все эти странности… ненормальность… ты имей в виду, я на одного тебя надеюсь, если вдруг что случится. Он не порченный, он под чьим-то влиянием, он жалкий и бессильный.
– - Ладно! Учту, -- хмуро пообещал Богун. -- Любишь ты его!
– - Я многих люблю, -- печально сказала Анна. -- Но живу я с ним. И если уйду от него, то не потому, что взяла вдруг и разлюбила. Я так не умею.
– - В наше время все жалкие, все под влиянием. И я не исключение! -- ревниво сообщил Богун. -- Со мной тоже бывает. Знаешь, как в фильме дурном: все вдруг меняется, другим становится, непривычным. Люди -- в масках, вещи -- как призраки, везде -- двойное дно.
Она подозрительно прищурилась.
– - Вот и мой о том же! Маски, корни в глубине, второе дно… личинки, бабочки…
– - Бабочки?
– - У нас по ночам все окна настежь. Вечером закрываю -- утром раскрыты. Он их расспрашивает, сердится, приказы им отдает. Я скоро сама рехнусь.
– - Постой-постой… -- Богун по-прежнему плохо соображал и никак не мог уяснить, о чем ему говорят. -- Как так -- приказы? Он ими командует, что ли?
– - Ну да! В воображении своем. Он не псих, -- повторила она, -- он этим балуется только в шлеме. Вдохновение посреди сеанса озаряет -- и все, и не подходи. Он и мне предлагал. Поначалу скрывал, прятал, и шлем, и зеркало прятал, а теперь предлагает. Но теперь уже я не хочу. Опротивело. Как так можно: сны от яви не отличать?
– - Назови мне его имя, настоящее имя. Я по картотеке проверю. Если он уже под колпаком, попытаюсь что-нибудь выяснить о нем.
– - А ты не знаешь? Настоящих имен у него много. У вас его, наверное, Руниным зовут. А меня зовут Энн… -- она хихикнула. -- Чем имя короче, тем ты известнее!
