ежеминутно заглядывая в восьмой номер, — убедиться, что там всё в порядке. Мозг его лихорадочно работал, но чем больше мальчик размышлял, тем больше ему казалось: Кри права. Ещё бы! Уж она-то, пожалуй, короче всех знакома с Великим Звёздным, и это знакомство стало незабываемым ужасом её малолетней жизни…
Вынув из чемодана томик Лорки, Аксель глянул в окно, выходящее во внутренний дворик — патио. Стены его были увиты густым, маслянисто-зелёным плющом, а в центре, в кадках, росло несколько апельсиновых деревьев и тихо журчал древний на вид фонтан с грубой каменной фигуркой какого-то коленопреклонённого святого. На этих уходящих в воду ступенях, наверное, хорошо почитывать одному…Вот только до того ли им здесь будет? Он привычно листнул желтоватые страницы и выхватил наугад:
— Чёрта с два! — свирепо сказал Аксель, швыряя ни в чём не повинный томик на кровать (но затем заботливо переложил его в тумбочку). — Пускай хоть все сосны этого острова облетят нам на голову — мы всё равно будем отдыхать и веселиться!
И они отдыхали и веселились. Они обнаружили короткую тропинку к морю, которая начиналась на заднем дворе и недолго петляла в зарослях ладанника и дикой фисташки. А через какие-нибудь пять минут неспешного хода разветвлялась и бежала вдоль чудесного белопесчаного пляжа, окружённого высокими утёсами — и на одном из них, между прочим, плескался голубой флаг. Что означало, как объяснил им старый негр, выдающий шезлонги, экологически чистую «ла кала» — бухточку, где им предстояло купаться.
Бухточка была почти пустынна, если не считать чаек. Прищурившись под их резкие крики, можно было вполне представить себя на необитаемом острове. Кри наконец опробовала новую маску, трубку и ласты, а у Акселя не было такой страсти, он и без маски с трубкой мог пробыть под водой куда дольше сестры. Разумеется, он терпеливо позволял ей топить себя до посинения — и когда вечером, в приятном изнеможении и уже не такие молочно-белокожие, как ещё нынче утром, они вернулись в пансион, Кри, казалось, совершенно забыла о дорожном происшествии. На заднем дворе они встретили Жоана — по- прежнему босого, но уже без безрукавки. (Последний притворился, что их не видит, и скрылся в конюшне, где что-то тяжело топталось и всхрапывало).
А затем сеньора Мирамар устроила им настоящий пир! Под виноградным навесом и при свечах. Свечи цветного воска, увитые блескучими гирляндами, имели церковный вид и явно предназначались для каких-то католических нужд, но всё равно, стало красиво и таинственно. В зелёном полумраке вокруг язычков пламени и виноградных гроздьев порхали крупные бабочки и ещё какие-то насекомые, а затем объявился крупный чёрный паук, бегавший, казалось, просто по воздуху в любом направлении, на что хозяева не обращали ни малейшего внимания. Сеньора Мирамар властно командовала одетым и обутым Жоаном, игнорируя его молчаливую ненависть к приезжим. Гостям подали уху из морского чёрта, кролика с улитками (Кри долго упиралась, но зато, поборов брезгливость, съела всё без остатка), «кока де патата» — булочки из сладкого картофеля и, конечно же, знаменитую колбасу «собрасада» из мяса чёрной свиньи. А запить всё это следовало сладким ликёром «пало» из стручков рожкового дерева, корня женьшеня и жжёного сахара. Детлефу Реннеру сеньора собственноручно налила вина «Риоха», а сама угощалась джином с острова Менорка. И, пока дети занимались блюдом спелых абрикосов, из которых торчал взрезанный ананас, завела с ним учтивую беседу.
— Постояльцы… — величественно вздыхала она, разглядывая рюмку на свет и колыша складки траурной вуали. — Они же как дети — мои дети, — гордо добавила она, зажигая сигарету и вставляя её в длинный мундштук. — С ними столько хлопот, сеньор! Ничего не знают, обгорают на солнце, плутают в лесу, где даже младенец не собьётся с дороги…А вот недавно один француз напился и чуть не утонул, и мне надо было по телефону успокаивать даму его сердца — на чужом для меня языке, заметьте. Как я только не получила разрыв сердца от её оскорблений, ума не приложу! Словно я отвечаю за него ещё и под водой — за лысого алкоголика, который мне в дедушки годится…
— Но сейчас у вас, кажется, не очень много народу, — вежливо заметил Детлеф. Даже более чем вежливо, ибо под навесом, кроме семьи Реннер да хозяев, никого не было, и в доме им тоже никто ни разу так и не попался на глаза.
— Не очень, — сухо согласилась сеньора, подливая в рюмки себе и гостю. — На первом этаже — один лорд…из Англии, — добавила она на всякий случай, — а ещё несколько человек катаются на личных яхтах и скоро будут. Затишье выпадает так редко, и вам как раз повезло…
— Лорд? — с интересом спросил Детлеф, а дети сразу навострили уши. — И давно он у вас живёт?
— Ох, уже добрых полгода…Такой капризный! То ему не так, и это не нравится. Сменил целых три пансиона — в Пальма де Майорка, на Ибице и на Форментере, и если бы, повторяю, я не относилась к своим жильцам по-матерински, мне давно пришлось бы предложить его апартаменты кому-нибудь другому…Это мой крест! — закончила сеньора Мирамар, сделав широкий жест рукой и смахнув наконец паука куда-то в кусты — к явному удовольствию Кри, которой после инцидента с улитками не хотелось вновь выглядеть трусихой.
— А почему он не пришёл с нами ужинать? — сгорая от любопытства, выпалила она. — Или он что- нибудь подороже ест, чем мы?
— Кри! — укоризненно сказал отец, но сеньора Мирамар только хрипло засмеялась и потрепала девочку по влажным волосам, пуская колечки прозрачного дыма из своей длиннющей сигареты.
— Отчего бы ей и не спросить? Спрашивай, спрашивай, малютка, кто же тебе расскажет о жизни, если не твой отец да я…(И Кри даже не подумала обидеться на «малютку» — она и впрямь себя ею чувствовала перед такой величественной и грозной дамой). Съешь абрикос! — торжественно предложила сеньора, словно Кри до этого не умяла их целую дюжину. — Съешь, — подбодрила она, видя, что та совсем растерялась, — и я тебе отвечу.
Кри робко взяла с блюда абрикос поменьше и положила в рот.
— Молодец! Вот так…А теперь знай: ты только что положила себе в ротик целый ужин нашего лорда. Он вообще почти не ест. Он очень болен. И как ни много у меня с ним забот, я ставлю по воскресеньям свечу за его здоровье…
Аксель недоверчиво оглядел дом, белеющий в сумерках: не такой уж маленький, но и не особенно большой. Представить себе, что в нём таятся целые «апартаменты» для лорда (особенно если вспомнить скромные комнатушки наверху, где поселили семью Реннер) было нелегко. Однако спорить с хозяйкой не приходилось, а потому все поблагодарили её за вкусный ужин и отправились спать. Ложась в постель, мальчик сонно догадался, что звук «й-э-э-эп», который он слыхал со стороны виноградного навеса, издавал не иначе как этот самый лорд, высказывая Луперсио своё британское удивление страной, где на головы туристам валятся столетние сосны. Правда, это больше походило на слэнг, а не на язык лордов. Но, с другой стороны, что знаем мы все о лордах? А может, это был не сам лорд, а его лакей — должны же у него быть лакеи…Додумать свою догадку до конца у Акселя не хватило сил.
Ночь прошла спокойно. Но едва первые лучи южного рассвета проникли в полуоткрытое окно Акселя, он проснулся. И, сонно уткнувшись носом в подушку, поймал себя на каком-то странном ритмичном похмыкивании. Он даже чуть-чуть водил кончиком носа по подушке, чтобы поймать в полусне этот приятный, всё время ускользающий от сознания ритм.
(Может, и стоило бы передать примерещившуюся Акселю мелодию нотами, но я надеюсь, что ты, читатель, как и я, не отбывал срок в музыкальной школе, и нот не знаешь. Попробуем изобрести что-нибудь поновей и получше — к примеру, нашу собственную «ХМ-ХМ-звукопись», где ускорение ритма передаётся отсутствием дефисов, заметные паузы — с помощью тире, а сверхдлинные…наверное, многоточием! Теперь представь себе невидимую, но быструю и очень умелую гитару, и у нас с тобой получится примерно вот что:
