— И расскажу, — заверила Дженни. — Мы должны чётко определить, когда могло произойти нужное нам похищение — не раньше и не позже! Ты когда попал в Потусторонний замок?
— Мы попали туда в конце июля прошлого года, — ответила Кри за брата. — В начале летних каникул…
— Верно. И тогда же Штрой привёз туда Белую Маску. Да?
— Да!
— И, как я поняла, это было новостью для всех: для профессора Фибаха, для суперагента Терфира и для прочих духов. Так?
— Так! — оживился Аксель. — Давай дальше, Дженни!
— Значит, — закончила та, — когда Штрой приезжал в предыдущий раз…а приезжал он ровно за год до этого, то есть в конце позапрошлого июля, он ещё не украл Белую Маску! И, стало быть, нам при наших поисках нужны только те мальчики, которым с конца позапрошлого июля до конца прошлого — две тысячи четвёртого года — было от десяти до двенадцати лет.
— Ты гений, — признал Аксель, пожимая ей руку. Дженни покраснела. (Потом её расцеловала Кри, и она приняла это как должное).
— Жаль ещё, лица у детей будут стёрты, — вздохнула Дженни. — Тогда бы вы сразу…
— Но это же всё в семьях происходит, верно? — хмыкнул Аксель. — А значит, рядом их родители, братишки и сестрёнки. Которые должны быть на них похожи…
— Разве я на тебя похожа? — изумилась Кри.
— Ни капельки! — тут же успокоил её мудрый брат. — Но это особый случай…
— Скорее уж дети должны быть похожи на родителей, — поправила его Дженни. И добавила неслыханное: — Ты тоже гений, Акси. («Дурак я, а не гений. Надо хвалить её почаще. Это с птерокурицами — и то помогало!»)
— Давайте же читать! — призвала Кри, которая ещё ничем не отличилась и была явно этим угнетена. — Время уходит!
И они принялись читать.
Шесть часов спустя Аксель с тоской поднял воспалённые глаза от книжного листа. Но они не видели ни морской глади, ни гигантского тома с аркой посредине, возвышающегося над водой, словно утёс. За спиной мальчика слышался тихий плач Кри, которую опять полушёпотом утешала Дженни.
Они не пошли купаться — даже не вспомнили. И не обедали толком, наспех наколдовав себе пару гамбургеров. И, конечно, Аксель уже не обращал никакого внимания на то, что находится на самом удивительном острове в мире. Скорость чтения он увеличил себе не в десять раз, а в двадцать — и уже знал, что догадливость умницы Дженни сузила всем район поисков, самое меньшее, во столько же раз. И всё равно — всё равно! — ужасные страницы и их ещё более ужасный «видеопросмотр» свели выигрыш в скорости почти к нулю. То, что вместо лиц у будущих жертв были расплывчатые пятна, немногим облегчало дело.
«Как это может быть? — в который раз спросил себя Аксель. — Как могут родители так обращаться со своими детьми?» Он только что дочитал историю Вани Дерябина из Воронежа (просматривать не решился), и всё никак не верил прочитанному. Облить сына кипятком из чайника и проклясть за потерянное почтовое извещение о грошовой посылке! И никто не пошёл его искать до самой ночи… «Если у меня когда-нибудь будут дети, разве я смогу так поступить с ними?» — опять спросил он себя. И опять ответил: «Ну конечно, нет! Я — человек хороший…нормальный — скажем так». Тут ему на секунду вспомнилась оглобля, просвистевшая на волосок от виска Жоана, и Аксель содрогнулся. Затем твёрдо сказал себе: «Это было совсем другое!» — и вновь углубился в чтение, убедившись, что новая история — увы, «его», и пропустить не получится. Спустя полминуты мальчик вздохнул и прикоснулся к красной точке внизу страницы.
ЖАН МАССАР, 10 лет
Лион
Дата проклятия — 11 августа 2003 года
— Какая ты глупая, Николь! Противно даже…
— Я не г’упая.
— Ты же сама там была со мной! Видела их своими глазами.
— Я не виде’а…
Жан досадливо покрутил бесформенной, как растёкшаяся капля воды головой и, видимо, скорчил рожу. Четырёхлетняя Николь, темноволосая и темноглазая, обиженно скривилась и вновь отпихнула ногой игрушки.
— Ну хватит ныть, а? С тобой ни уроки не поучишь, ни на кухне ничего не сделаешь…Думаешь, тебе лучше будет, если мама разозлится? Я тебе говорю, там замечательно, и завтра мы с тобой опять туда пойдём! Как только вернусь из школы…
Жан вздохнул. Вообще-то у него были совсем другие планы на завтра. Например, футбол. Но он уже был готов на всё, лишь бы стало тихо! В конце концов, собор можно снова и не осматривать, а сразу отвести эту дурочку к часам. Потом пообещать ей мороженое на улице Сен-Жан, а там уже один шаг до улицы Вола, розовой башни и их убогой «социальной» квартирки…Миг — и они дома. Второй — и Жан на тренировке.
Конечно, проще всего было бы пойти сейчас, думал он. Но нельзя: надо дотушить говядину к маминому приходу. Вряд ли ей повезёт именно сегодня. Фотоателье откажет в работе, и она придёт злая. Нет, не злая, поправил он себя, а…расстроенная. Это в последнее время бывает всё чаще и чаще. Говядина по-бургундски в божолэ — как раз то, что нужно в подобных случаях. Маму всегда утешала возня на кухне. Вчера она возилась с фирменным блюдом семьи Массар добрых три часа, и возилась бы ещё, но надо было подготовиться к сегодняшнему. Альбомы с фотообразцами у неё давно готовы, так она ещё платье перешивала, да в парикмахерскую…Ужас. Хотя, в общем, можно понять. Нет, не с парикмахерской, конечно, плевать им на её причёску, а в смысле говядины. Это действительно утешает. И не может быть речи, чтоб в ответ на такое доверие — дотушить! — взять и уйти, даже ради заботы о сестре.
А уж смыться и оставить включённую плиту…Жан не маленький. Но сейчас опять будет нытьё, по рожице видно, и он не знает, не знает, НЕ ЗНАЕТ, как это прекратить!
— Слушай, Николь! А хочешь, я тебе докажу, что ты эти часы видела?
— Докаы… — неохотно сказала девочка и зажмурилась. Это значило, что всё бесполезно. Жан и сам это знал.
— Мы с тобой сейчас сделаем такие же. Даже лучше! И ты их сразу узнаешь…
Николь открыла левый глаз. Потом правый. Она прекрасно помнила и часы, и весь собор Сен-Жан. Ещё бы! Ведь он назван в честь её брата, Жанно сам так сказал. У Николь даже было неплохое настроение сегодня, но и покапризничать хотелось тоже. Интересно, из каких игрушек можно сделать такую большую, красивую вещь? Подумав, девочка кивнула.
Жан, воспрянув духом, сбегал на кухню, заодно глянул в кастрюлю — порядок! — чуть помешал в ней и приволок Николь три пустых коробки из-под тортов (их, к счастью, не успели выбросить после маминого дня рождения). Соорудив пирамиду, мальчик прорезал в боку одной из коробок круглую дырку и вставил внутрь будильник.
Потом схватил набор оловянных солдатиков и все мелкие игрушки, которые были хоть немножко пёстрыми, — их оказалось достаточно — и начал выстраивать на уступах картонной пирамиды, лицом к зрителям. Зрителей было трое: Николь, её огромная одноглазая плюшевая горилла и крохотный, горчичного цвета тигр с вечно недовольным видом. Пришлось повозиться, но дело выгорело. Николь затихла, взяв с брата слово, что он не разрушит ЕЁ часы — ни до прихода мамы, ни после. И никогда!
За переговорами оба не слышали, как открылась дверь квартиры. Мама вошла, как и следовало ожидать — тихая и грустная. Жан и Николь подбежали к ней, но ни о чём не стали спрашивать. Через силу улыбнувшись им, мама ушла в ванную.
Вскоре она вышла оттуда со спокойными, сухими глазами и спросила Жана, как тут у них дела, не капризничала ли Николь, и что с говядиной. Получив успокоительный ответ на все три вопроса, она велела
