Ты пытаешься убедить в этом саму себя.
С востока, откуда-то из-за столбов спящих небоскрёбов внезапно раздался глухой звон старого колокола... Церковного колокола.
Я бросилась вправо, в полутёмный переулок, не жалея ни ног, ни сердца, ни лёгких, ни горла - только собственную жизнь.
А ты сама себе не напомнила мышь, которая без толку мечется в мышеловке, тщетно пытаясь отыскать выход?
Напомнила, но зато не помню, чтобы верила в Бога до того , как попала в приют. Но после того я стала в него не верить.
И ты можешь сказать, почему?
Если бы в мире существовал такой же добрый и справедливый бог, как рассказывают, мои родители были бы живы. Но его нет - есть своевольный старикашка, для которого мы не дети, а именно что рабы божьи. А над рабами издеваются, как хотят. Рабы - это марионетки, игрушки. Иногда их надо чистить, иногда они проявляют характер.
Уж не для чистки ли тогда был послан на землю этот сын божий?
Может быть, и для неё. Только люди свободны в выборе. Они верят, в кого хотят, и подчиняются, кому хотят.
А ты...
А я не подчиняюсь никому и не верю ни в кого. Я атеистка.
... Впереди расстелилась мощёная тёмным камнем площадь, посреди которой в окружении тёмно- изумрудных аккуратных газонов стояла белоснежная церковь с изящными золотистыми крестами и лепниной, стрельчатыми окошками и пёстрыми витражами...
Но теперь я запуталась и потерялась. Я уже не уверена, что всё, во что я верила раньше, и чего придерживалась, действительно существует. Я хочу теперь только одного - спокойствия.
И это говоришь ты?!
Я хочу во всём разобраться.
... В верхней башенке, просто над часами, ещё раз качнулся тёмный колокол, отбивая четыре утра. Мрачный звон прокатился по округе, ударился в небоскрёбы и полетел выше, в серое небо...
Я хочу вернуть время назад. На месяц, на год, на десять, тринадцать лет назад. Чтобы прожить эту жизнь заново и не оступиться.
... Последний удар раздался над площадью. Но в нём не было ни надежды, ни веры...
Когда я ошиблась так, что увязла во всём этом? Когда это было? Месяц назад? Десять лет назад? Когда?
Когда? Когда впервые задала себе этот вопрос, Кейни. Когда впервые усомнилась в своих действиях.
... Я всем телом налетела на двустворчатые двери, толкнула их и ввалилась в зал. Серые стены были выложены камнем и украшены каждая рядом высоких узких окон и витражей с изображением святых. Через окна проникал едва заметный рассеянный свет, падающий на красную дорожку, которая вела к огромному распятию, падающий на ряды деревянных лавок, на которых прихожане слушают мессы.
Здесь висел странный запах. Запах чего-то древнего, старого...
Ты хотела сказать, неземного?
Сзади по ступеням раздались шаги.
Какая теперь разница, что я хотела?
Из последних сил я, опираясь о деревянные спинки лавок, побрела вперёд.
Мне нельзя останавливаться. Нельзя стоять на месте.
Но ведь подумай: отсюда никуда не убежишь.
По-крайней мере, я попытаюсь.
- Церковь. Очень оригинально, Кейни, - произнесла за моей спиной Лал, и её голос отразился от холодных каменных стен, но я едва ли восприняла слова. - Неужели ты думала, что я не смогу сюда зайти? Ты забыла, что мы с тобой поменялись? Я тебе - кусочек силы, ты мне - половинку души. Вот почему мы обе всё ещё можем быть здесь .
Я без сил опустилась на деревянную лавку и молча посмотрела вперёд, на распятье, на потёки крови, на терновый венец и вбитые в плоть гвозди.
Ты тоже думал, что поступаешь правильно? У тебя тоже не было сомнений?
- Милая вещь, правда? - Лал склонила голову набок, рассматривая изображение Христа.
Да, наверняка у тебя не было сомнений. Только вера в своего отца. А мне уже не во что верить. Я уже ничего не знаю, ничего не понимаю в этой жизни. Мне казалось, что я одна могу ею распоряжаться. А оказалось, нет.
Не ты одна такая, Кейни Лэй Браун.
Быть может, но среди всех я теперь - одна.
Я взглянула на потёки искусственной крови.
Что это за потребность человека в вере? В вере в того, кто в этом мире всё устроит?
Всё это человеческая слабость, Кейни, всё это...
- Что здесь произошло?
Я вздрогнула.
А ведь ты всё ещё надеешься, Кейрини. Всё ещё.
Лал громко зашипела, словно разъяренная кошка. Наверное, только инстинкты, а не какие-то остатки физических сил дёрнули меня подальше от неё и заставили отползти по холодной деревянной скамье назад, глубже в холодный свет, падающий из окон.
Да, я всё ещё надеюсь.
Священник в длинной чёрной сутане безо всякого страха или опасения шагнул вперёд, навстречу Лал. Он был стар, со множеством глубоких морщин, с серебристо-белыми, как иней, волосами, и быть может, поэтому не боялся ничего.
- Прочь отсюда, исчадье Ада! - повелительно скомандовал он и взмахнул рукой так, словно прогонял с дороги чёрную кошку. - Иначе солнце Господне обратит тебя в горстку пепла.
- Глу-у-упый старика-аш-шка-а! - яростно зашипела вампирша и указала пальцем на меня. - Эту-у девч-що-онку-у тепе-ерь с-спас-сёт разве ш-што с-сам Дья-авол!!!
Если только он умеет спасать...
Священник не взглянул в мою сторону. Он даже бровью не повёл, просто поднял правую руку и начал нараспев читать какую-то молитву, одновременно наступая на Лал.
- Я-а ещ-щё-о вернус-сь! - та, скривившись, бросила на меня последний взгляд и, развернувшись, торопливо вышла из церкви. Быть может, даже такие, как она, боятся молитв и солнца.
Я закрыла глаза и почти обмякла. Спасибо тебе, Господи! Спасибо!
Господи? Теперь ты в него веришь?
Я не знаю... Честно, не знаю. Я теперь не уверена ни в чём...
Время шло. Тихо, почти неощутимо, и я не могла сказать, сколько минут было в каждом его шаге...
- Сколько лет я в этой церкви, но впервые вижу вампира, который смог ступить под священный свод, - наконец произнёс священник, тем самым заставив меня приподнять тяжёлые ноющие веки. - Получилось прямо как в дешёвых американских фильмах, прости меня Господи, но это так.
Да, получилось как в американском боевичке. Вампир и служитель церкви.
Свернувшись клубочком на жёсткой скамье, я посмотрела в его серо-голубые глаза. Старость, казалось, должна была заставить их выцвести, но они наоборот, оказались насыщены цветом. А может, это просто была вера. Чистая, незамутнённая и вечно молодая вера. Не знаю. Ясно только одно: у меня таких глаз не будет никогда. Просто я не способна вот так безоговорочно верить в то, чему не вижу доказательства. Быть может, после смерти родителей я вообще не способна верить во что бы то ни было.
- Почему она гналась за тобой, дитя моё? - ласково спросил священник, садясь на край той скамьи, где устроилась я. И у меня даже мысли не возникло отодвинуться: он держал расстояние. Как раз такое,
