день битва возобновилась и длилась весь день, обе стороны действовали с большим оживлением, но потери мусульман оказались значительнее. Предложено было перемирие для погребения убитых. Во время перемирия жители Аскалона приняли решение сдать город христианам и выбрали послов к Иерусалимскому королю. Когда послы сообщили вождям латинян о желании сдать им город, те, уже потерявшие надежду на овладение Аскалоном, с радостью согласились на условия мусульман. Жителям Аскалона дано было три дня, чтобы выселиться оттуда со всем своим имуществом, но они не дождались и третьего дня…»
Франки, считавшие взятие города истинным чудом, 19 августа священной процессией вошли в Аскалон. А рассказ о героической гибели сорока тамплиеров еще долго передавался из уст в уста, как когда-то история подвига трехсот спартанцев…
В течение всего XII века отважные храмовники безраздельно царили на полях сражений в Палестине. А потом наступило роковое жаркое лето 87-го, когда, безрассудно решив атаковать сарацин у Рогов Хаттина, тамплиеры потерпели крупное поражение.
…Полученное крестоносцами известие было нерадостным — проклятый Саладдин с многотысячным войском перешел Иордан и взял город Тивериаду. Лишь цитадель, гарнизоном которой командовала Эшива, принцесса Галилейская, жена графа Раймонда III Триполийского, по-прежнему отчаянно сопротивлялась ненавистным сарацинам. В ставке воникло смятение: Прекрасная Дама бьется с кровожадными магометянами на берегах озера, по водам которого ходил, яко посуху, Спаситель… Хронист пишет: «Рыцарские чувства воинов воспылали при мысли о сей доблестной даме, из последних сил удерживающей крепость у священного озера. Но встал граф Раймонд, сказавший, что было бы непростительной ошибкой оставить лагерь и выступить в поход на июльской жаре по голой выжженной земле. Тверия — его город, сказал он, и графиня Эшива — его жена, но лучше утратить Тверию и ее защитников, нежели все королевство Иерусалимское».
Великий магистр Ордена тамплиеров Жерар де Ридефор решительно выступил против подобной трусости. Задача рыцарей — немедля атаковать и уничтожить неверных! Да это просто богохульство — утверждать, что мусульмане могут взять верх. Ведь с нами величайшая святыня христианства — Истинный Крест… Все же военный совет решил отложить наступление. Ровно в полночь, когда Его Величество Ги де Лузиньян остался один в своем шатре, магистр вошел к нему: «Сир, верите ли вы этому предателю, который дал вам подобный совет? Он вам его дал, чтобы вас опозорить. Ибо великий стыд и великие упреки падут на вас… если вы позволите в шести лье от себя захватить город… И знайте же, чтобы хорошенько уразуметь, что тамплиеры сбросят свои белые плащи и продадут, и заложат все, что у них есть, чтобы позор, которому нас подвергли сарацины, был отмщен…»
Лузиньян проникся горячностью магистра. Пылая решимостью отправляться в путь немедля, он даже отказался объясниться с баронами, пришедшими к его шатру. Как утверждает Марион Мелвиль, «ночь была полна предзнаменований. Говорили, что лошади отказываются пить, что старая колдунья обошла лагерь, наводя порчу. Крестоносцы пустились в путь еще до зари. Они шли на восток по длинной бесплодной равнине, лежавшей среди еще более засушливых холмов, до «Рогов Хаттина»; по другому склону дорога спускалась к берегам Тивериадского озера. Расстояние было небольшим — двадцать километров от Сефории до Тивериады, — но длинный караван тянулся пешим шагом».
Христиане двигались тремя отрядами; строй замыкали тамплиеры и госпитальеры. Хронист пишет: «Жарким и душным утром 3 июля христианская армия покинула зеленые сады Сефории и выступила в поход на север по безлесым холмам. Граф Раймонд Триполийский вел войско по праву сеньора Галилеи. В центре походной колонны находился король. Ни капли воды, ни колодца, ни ручья не было по пути. Люди и кони равно страдали от жары, пыли и жажды».
Увы, в их рядах не было нового Моисея, который иссек бы воду из камня. После полудня обессиленная армия добралась, наконец, до плато Хаттин. И с ужасом обнаружила, что ущелье Арбель, ведущее вниз, в плодородную долину, полностью блокировано врагом. Всю ночь армия Иерусалимского королевства изнывала от невыносимой жажды. Совсем близко плескалась полноводная чаша озера. Но — видит око, да зуб неймет… К утру большая часть воинов была не в силах сдвинуться с места, многие лошади пали. А тут еще туркменские всадники Саладдина подожгли сухую траву, и едкий дым плотной завесой окутал рыцарский лагерь…
То, что началось далее, вошло в историю под названием Хаттинское побоище. Христиане, забыв обо всех правилах военного искусства, рвались к воде, сарацины косили их, как траву. Король приказал тамплиерам взять в кольцо шатер епископа Акры Руфина, где хранился Животворящий Крест. Но тут вихрем налетел племянник султана Таки ад-Дин. Острой кривой саблей зарубил он Руфина и с драгоценным трофеем вернулся к своим.
Есть, правда, и другая версия. Мол, накануне гибельной битвы безымянный тамплиер, денно и нощно стоявший подле Креста Господнего на часах, закопал его, дабы спасти от мусульман. Ему было суждено выжить в страшной битве. Много лет спустя он объявится у короля Иерусалимского и объявит, что, ежели дадут ему надежного проводника, он отыщет священную реликвию. Тр и ночи (опасаясь сарацин) рыли песок, но так ничего и не нашли…
…Уцелевших рыцарей отвели в шатер султана. Саладдин собственными руками поднес королю чашу с напитком владык: прозрачной озерной водой, охлажденной льдом с вершины горы Хермон. Ги отпил и передал чашу графу Рене де Шатильону, которого султан поклялся убить, как своего заклятого врага. По арабскому обычаю, пленнику, получившему из рук победителя еду или воду, нельзя причинять вреда. «Это ты дал ему напиться — не я!» — воскликнул Саладдин. Он выхватил саблю и снес де Шатильону голову. А потом, опустив палец в кровь врага, провел им по своему лицу — месть свершилась.
Победители и побежденные вместе провели ночь на поле брани. А на следующий день Саладдин отправился к Тивериаде, и отважная графиня Эшива сдала ему цитадель…
Какая же участь постигла пленных? Туркополов — местных наемников — как изменников веры, казнили на месте. Остальных отправили в Дамаск. Всем захваченным рыцарям был предложен выбор: принять ислам или умереть. Лишь тамплиерам Саладдин приказал отрубить головы сразу — ибо «они проявили большее рвение в бою, чем остальные франки». Двести тридцать человек были казнены.
Но даже катастрофа при Хаттине не поколебала мощи Ордена. Едва оправившись от ран, Европа начала готовиться к третьему Крестовому походу, в стороне от которого не остались и доблестные храмовники. Труба звала к войне немедля — Гийом, епископ Тирский, в таких ярких красках описал те мерзости, которые творят неверные, что английский и французский монархи согласились сражаться под одним знаменем.
И вот флот Филиппа Августа и Ричарда Львиное Сердце вошел в залив Акры. К этому моменту тамплиеры вновь остались без великого магистра, и брат Робер де Саблуа, который командовал английскими кораблями, наскоро принеся обеты, встал во главе братства. «Выслуге лет», необходимой для того, чтобы занять этот пост, он противопоставил авторитет отважного воина. История обычно умалчивает о том, что новоиспеченный монах оставил дома жену и двоих детей, — как и о том, что он был неплохим поэтом. Его стихотворная жалоба «Ныне воспеть…» сделала бы честь любому трубадуру:
В Акре Робер де Саблуа несомненно нашел родственную душу. Тогдашний городской епископ Жак де Витри тоже не чурался прекрасного. Правда, его «коньком» были анекдоты — странствуя по белу свету, он собрал их великое множество. И столько же, если не больше, сочинил сам — дабы украшать ими свои проповеди, которые всегда собирали огромное число слушателей. Епископ Акры любил сочинять для узкой
