братьям-рыцарям и сержантам, которые поплывут со мной на моем корабле, приготовиться, чтобы, когда я прибуду, они бы меня проводили, как если бы я был тамплиером, до моей страны“. Магистр ответил: „Охотно“. Он велел тайно подготовить своих людей и посадил их на галеру. Король распрощался с графом Генрихом, тамплиерами и баронами Святой Земли и взошел на свой корабль. В час вечерни он перешел на галеру тамплиеров… и одни поплыли своим путем, а другие — своим»…
…Год от года, десятилетие от десятилетия — рыцари Храма превращались в настоящих хозяев Святой Земли. Они читают ее не только по тропам и скалам; кажется, им удалось уловить саму суть Востока, недоступную даже королям. Но всему когда-нибудь приходит конец. Началом конца священной миссии христиан на Святой Земле стало появление там Людовика Святого. Начатый им Седьмой Крестовый поход разрушил хрупкий мир на Востоке, который изо всех сил пытался поддерживать Гийом де Соннак, бывший тогда Великим магистром. Тайно стараясь наладить отношения с эмирами, он лишь следовал вековым обычаям Ордена — соблюдая перемирие, было легче начать переговоры или заслать в мусульманский лагерь лазутчиков. Но Людовик Святой был плохим знатоком арабского мира и горячо осуждал Великого магистра за союз с султаном. Как написал один из хронистов: «Магистр ордена Храма и султан Египта совместно заключили столь добрый мир, что оба велели отворить себе в чашу кровь»…
Послание Людовика к прелатам и баронам Франции сколь напыщенно, столь и лишено всякого смысла: «Смелее, воины Христовы! Вооружайтесь и будьте готовы отомстить за свои обиды и тяжкие оскорбления. Последуйте примеру ваших предков, кои отличались от прочих народов своей набожностью, искренней верой и наполняли слухами о своих прекрасных деяниях мир. Мы опередили вас, поступив на службу к Господу; ступайте же присоединиться к нам. Пусть вы придете позднее, но все равно получите от Господа награду, кою Отче Святого Семейства предоставит равно всем: и тем, кто придет потрудиться в винограднике на склоне дня, и тем, кто явился вначале. Те, кто прибудет сам или пришлет помощь, покуда мы будем здесь, помимо отпущения грехов, обещанных крестоносцам, обретут милость Господню и людскую благодарность. Собирайтесь же, и пусть те, кого любовь к Всевышнему вдохновит прийти или послать помощь, будут готовы к ближайшему апрелю или маю. Что же до тех, кто оказался бы не готов к первому сроку, пусть, по крайней мере, выступят(в поход) ко дню Святого Иоанна. Действовать надлежит быстро, ибо всякое промедление смерти подобно. Вы же, прелаты и прочие служители Христа, заступитесь за нас пред Всевышним, молясь с усердием; прикажите, чтобы молитвы творили во всех подчиненных вам храмах, дабы они несли нам Божественные милость и благословение, коих мы недостойны за грехи наши.
Написано в Акре в год от Рождества Христова 1250, в августе месяце».
Когда в 1254 году, потерпев ряд оглушительных поражений, Людовик покинул Палестину, от Иерусалимского королевства оставалась лишь видимость. Не было ни центральной власти, ни границ; дело Крестовых походов было проиграно. Лишь тамплиеры оставались верны себе. Из последних сил старались они поддерживать порядок в Святой Земле, в то время как потери следовали одна за другой. В 1265 году, после падения Арсуфа, неизвестный рыцарь написал поэму под названием «Гнев и боль»… Литературоведам доподлинно известны две тамплиерские поэмы, вторая из которых — прекрасная элегия о Людовике IX, принадлежит некоему Оливье. Весьма вероятно, что страстные «Гнев и боль» тоже вышли из-под его пера; во всяком случае, все три дошедших до нас отрывка написаны по-провансальски.
«…Гнев и боль осели в моем сердце до такой степени, что я едва смею оставаться в живых. Ибо унизили Крест, который мы приняли в честь Того, кто был распят на кресте. Ни Крест, ни Закон не значат боле ничего для нас, не защищают нас от вероломных турок, да будут они прокляты Богом! Но из того, что явствует, чудится, что в нашей гибели Богу угодно поддерживать их.
Сначала они захватили Цезарею и приступом взяли укрепленный замок Арсуф. Ах, Господи Боже, через что прошли они, сержанты и горожане, находившиеся в стенах Арсуфа? Увы, Восточное королевство потеряло столько, что, по правде сказать, никогда не сможет оправиться.
Не думайте, что Сирия скорбит об этом, ведь она решила и заявила совершенно открыто, что — по возможности — ни одного христианина не останется в ее владениях. Из монастыря Святой Марии сделают мечеть, а так как ее Сын, который должен был бы испытывать боль за это, доволен сим грабежом, мы также вынуждены находить в этом удовольствие.
Безумен тот, кто хочет бороться против турок, поскольку Иисус Христос больше у них ничего не оспаривает. Они победили — и они победят, что гнетет меня, — французов и татар, армян и персов. Они знают, что ежедневно будут принижать нас, ибо Бог, некогда бдивший, спит, а Магомет блистает мощью и заставляет блистать египетского султана.
Папа оказался весьма щедрым на прощения французам и провансальцам, которые помогли ему(в борьбе) против немцев. Он дает нам доказательства великого вожделения, ибо наш крест не стоит турского креста, и кто бы ни захотел, оставляет крестовый поход ради ломбардской войны. Наши легаты, говорю вам сие по правде, продают Бога и Его Прощение за деньги.
Французские сеньоры, Александрия поступила с вами хуже, чем Ломбардия; турки лишили вас ваших сил и сделали пленниками, и освободит вас только выкуп…»
Гнев и боль — именно такие настроения царили тогда в Палестине. А еще через восемь лет, при вступлении на пост Великого магистра Гийома де Боже, территория государства крестоносцев ограничивалась лишь несколькими городами со столицей в Акре.
5 апреля 1291 года султан Халил осадил Акру. Новый магистр внушал столь сильное уважение турецкому властителю, что он написал ему письмо, дабы уведомить о своем прибытии. «Султан султанов, царь царей, повелитель повелителей… могущественный, грозный, каратель мятежников, победитель франков, и татар, и армян, вырывающий крепости из рук неверных… вам, Магистру, благородному магистру Ордена Храма, истинному и мудрому, привет и наша добрая воля. Поскольку вы — настоящий муж, мы посылаем вам послания о нашей воле и доводим до вас, что мы идем на ваши отряды, чтобы возместить нанесенный нам ущерб, отчего мы не желаем, чтобы власти Акры посылали нам ни письма, ни подарки, ибо мы их больше не примем».
В бессильном отчаянии отцы города все же не нашли ничего лучше, как направить к своему противнику послов. Разумеется, от подношений он, как и обещал, отказался, а посланцев бросил в темницу. Осада началась 5 апреля и продлилась до 18 мая 1291 года. Со стен крепости осажденные видели бескрайнюю равнину вокруг Акры, покрытую шатрами, поставленными веревка к веревке. «И шатер султана, который называется „дехлиз“, стоял на высоком пригорке, там, где была красивая башня и сад и виноградники Ордена Храма, и каковой „дехлиз“ был весь алый, с открытой к городу Акре дверью; и это было сделано султаном потому, что каждый знает: куда открыта дверь „дехлиза“, этой дорогой должен идти султан».
Неделя прошла спокойно. Потом турки взялись за камнеметы.
«Одна из машин, которую называли Хавебен, иначе сказать — Гневная, находилась перед постом тамплиеров, — пишет хронист, — а другая машина, метавшая на пост пизанцев, называлась Мансур, то есть Победоносная; следующая, большая, которую я не знаю как назвать, метала в пост госпитальеров; и четвертая машина метала в большую башню, называемую Проклятая башня, которая стоит на второй стене и которую защищал королевский отряд. В первую ночь они поставили большие щиты, и щиты, сделанные из прутьев, выстроились перед нашими стенами, и на вторую ночь они приблизились еще, и так приближались, покуда не подошли к водяному рву, и за названными щитами были воины, сошедшие со своих лошадей на землю с луками в руках…»
Шестьдесят тысяч всадников и сто сорок тысяч пеших воинов окружили город. Летописцы прошлого не были бесстрастны — в словах безымянного автора смешались те самые гнев и боль, которые владели защитниками древней цитадели…
«Бесчисленное множество людей всех народов и языков, жаждущих христианской крови, собралось из пустынь Востока и Юга; земля дрожала под их шагами, и воздух дрожал от звука их труб и кимвалов. Солнечные блики от их щитов сверкали на отдаленных холмах, а наконечники их копий светились, как бесчисленные звезды на небе. Когда они шли, их пики напоминали густой лес, вырастающий из земли и покрывающий все вокруг… Они бродили вокруг стен, ища в них слабые места и поломки; одни рычали, как собаки, другие ревели, как львы, прочие мычали и ревели, словно быки, некоторые били в барабаны кривыми палками по своему обычаю, другие метали дротики, швыряли камни, пускали стрелы из арбалетов.
Не оставалось никакой надежды спастись; но морской путь был открыт; в гавани стояло множество
