хозяйственного и культурного, пришествия. Они означают лишь то, что означают, то есть точки военно- стратегической опоры РФ за пределами ее собственной территории и более ничего. Это не мало, и этим следует дорожить, но для маниловских мечтаний о восстановлении прежнего формата отношений нет абсолютно никаких оснований.
Еще более утопическими выглядят надежды тех [303], кто все еще полагают возможным тесное стратегическое партнерство с Азербайджаном. По целому ряду причин, в том числе и в силу выбранного им курса на не просто тюркскую, но турецкую идентичность, практически все политические силы Азербайджана сочли нужным для себя с той или иной степенью резкости заявить о разрыве исторического союза с Россией. Говорит Лейла Юнусова, сопредседатель партии «Вахтат» [304]: «В Азербайджане нет ориентирующихся на Россию политических сил. В Азербайджане нет партий, выступающих за тесные отношения с Россией, но есть призывающие к сотрудничеству с Турцией. Население Азербайджана и России, несмотря на длительное пребывание в составе одного государства и сложившиеся связи, это не тяготеющие друг к другу общности.
Напротив, народы Азербайджана и Турции тянутся друг к другу. В Азербайджане турок считают кровными братьями… Туран всегда поддержит, а Иран оттолкнет — вот главная мысль «Легенды о Сиявуше»…» [305].
Такое напоминание об исторической, а скорее даже историософской оппозиции Ирана и Турана вносит в вопрос дополнительную ясность: оно обязывает Россию покончить с рудиментами примитивных представлений первых лет перестройки о проиранской ориентации Азербайджана [306], которая никогда, несмотря даже на провокационные прорывы ирано-советской границы в годы буйства Народного фронта, не имела здесь глубоких корней.
Народофронтовское движение в Азербайджане было одновременно прозападным и пантюркистским. Близкий к демократам-пантюркистам член редколлегии журнала «Центральная Азия» Хикмет Гаджизаде отмечает, вспоминая атмосферу десятилетней давности: «Общество было в восторге от капитализма, который должен был наступить сразу после того, как парламент примет соответствующее решение. Приезд в страну Маргарет Тэтчер осенью 1992 г. вызвал бурю восторга. Общество почти единодушно считало иранский режим рассадником мракобесия» [307].
Но уже в 1988 году, когда в Москве очень многие были убеждены, что в Баку чуть ли не все стены оклеены портретами Хомейни, приехав в республику, можно было сразу же убедиться в ошибочности такого представления. И в своем уже упоминавшемся докладе наша группа [308] отметила это, равно как и тяготение Народного фронта к светской тюркистской модели: «По данным аналитической группы, идеологема [309] объективно оказывается в русле тюркизма в виде концепции объединения на принципах социально-культурной и традиционной общности без особого значения в этой идеологеме религии и идей ортодоксального ислама.
В базисном плане идеологема «тюркизма» подкрепляется идеей «вестернизации» экономики республики, ее отхода от центра».
И хотя с тех пор иллюзии родственного сближения с Турцией успели потускнеть [310], а успехи «капитализации и вестернизации» заставили более 60 % населения республики покинуть ее, новая элита [311] вряд ли сойдет с уже проложенной колеи.
Кроме того, еще в октябре 1997 года в Страсбурге, во время сессии Совета Европы, оформилась структура ГУАМ, названная так по первым буквам наименований составивших ее государств: Грузия, Украина, Азербайджан, Молдова. В апреле 1999 года ГУАМ трансформировался в ГУУАМ, вследствие присоединения Узбекистана. Нельзя не обратить внимания на то, что структура объединила все три страны, которые Бжезинский называет ключевыми на постсоветском пространстве. Не зря же он отметил, что со временем ГУУАМ «может стать системой безопасности». От кого? Гадать не приходится — Киев и Баку выразили готовность предоставить свою территорию под базы НАТО, а Азербайджан, Грузия и Узбекистан вышли из Договора о коллективной безопасности [312].
«ГУУАМ — первая группа, которая была создана на постсоветском пространстве без участия России. Это очень важно для будущего этого региона. Мы рассматриваем ГУУАМ как важный вклад в региональную стабильность. Мы поддерживаем усилия стран, направленные на более тесное сотрудничество в региональных вопросах. И когда я говорю «мы» — я имею в виду высочайшие уровни правительства США. Мы поддерживаем дальнейшее развитие ГУУАМ именно как региональной организации. Мы также приветствуем углубление связей между ГУУАМ и евроатлантическими структурами», утверждает начальник отдела Совета национальной безопасности США Фрэнк Миллер [313] .
Все это в немалой мере объясняет положение фаворита, занятое Азербайджаном в кавказской политике США, которые, удерживая его от прямой агрессии против НКР, тем не менее регулярно напоминают о своей поддержке территориальной целостности РА, как это сделал в ходе своего визита в Баку весной 1999 года специальный советник США по новым независимым государствам Стивен Сестанович.
Азербайджан отвечает взаимностью, не раз устами самого президента Алиева заявив о нежелательности российского присутствия в Закавказье. Такое заявление прозвучало и на Стамбульском саммите ОБСЕ 1999 года. А еще раньше, в декабре 1996 года, Алиев выразил желание видеть Азербайджан в НАТО, которое вновь подтвердил в ходе февральского визита 2000 года в Вашингтон. Одновременно он обозначил иерархию отношений: с Россией «нормальные», с Соединенными Штатами — «партнерские и союзнические», а также «выразил сожаление» в связи с сохранением в Армении российского военного присутствия.
Если Россия [314] решит пойти навстречу и сократить свое военное присутствие в Армении, то это будет с ее стороны роковая ошибка. Ибо есть все основания сделать вывод, что в Азербайджане, в сложившемся ныне его политическом формате, у России нет перспективы даже и гарнизонного присутствия. Единственная точка такового мощная Габалинская РЛС, несущая боевое дежурство с 1985 года, переживает нелегкие времена. На конец 2000 года межправительственное соглашение [315] так и не было заключено, поскольку Баку выдвигает неприемлемые требования. Ощутимых сдвигов в этом вопросе не принес и визит президента РФ Путина в Баку, состоявшийся в январе 2001 года. А не далее как в сентябре 2000 года глава азербайджанского оборонного ведомства Сафар Абиев категорически опроверг сообщение ИТАР-ТАСС, согласно которому Азербайджан намерен войти в объединенную систему ПВО стран СНГ. По словам Абиева, «Азербайджан не изменил своей позиции и по-прежнему намерен сам охранять свои воздушные рубежи».
Более того, как сообщило агентство «Caspian», в Азербайджане вызывает протест развернутая в российских СМИ кампания по поводу будто бы грядущей смены геополитической ориентации Баку, которая остается протурецкой, прозападной и пронатовской. Перспективы расширения турецкого присутствия на Кавказе более чем реальны. 19 января 2000 года в Анкаре прозвучало экстравагантное заявление министра Турции по связям с тюркоязычными республиками бывшего СССР Абдулхалука Чея: «Россия слишком слаба, чтобы противостоять нам»; и потому, подчеркнул министр, следует переходить к созданию содружества тюркских государств. Ибо Турецкая Республика «преемница Великой Османской империи». Впервые подобное преемство было обозначено столь откровенно [316], а оно диктует контуры расширения, далеко выходящие за пределы одного лишь тюркского ареала. Называются и Украина, и даже Иран, и трудно предположить, что Турция член НАТО, делает подобные заявления, не оставляющие камня на камне от нынешней конфигурации Сердцевинной Евразии, без хотя бы самой формальной предварительной консультации и согласования позиции. Да и международного скандала не последовало, а ведь можно себе представить резонанс аналогичного заявления кого-либо из российских официальных лиц!
Молчание в ответ на подобные заявления вполне согласуется с выбранной США тактикой создания «субимперий» как инструментов строительства глобальной империи Рах Americana. Обкатываются же такие проекты очень часто как раз в виде заявлений политиков не первого ранга.
Прагматичная американская политика отводит Турции на южных рубежах России примерно ту же роль, которая отводится Германии в Центральной и Восточной Европе. Согласно З. Бжезинскому, ее «доминирующая роль неоспорима», и покуда Германия удерживает в узде старых демонов национализма, она может выполнить огромную долю работы в интересах расширения Европы на восток, не ставя под
