набирают вес.
Однажды утром Рахиль как будто без всякого повода расплакалась и сказала Глебу:
– Мне будет плохо без тебя. Но я выдержу. Я ведь теперь не одна…
– Не одна? – Глеб наконец понял. – Значит, я подарил тебе ребенка?- Да, любимый, – ответила Рахиль, утирая льющиеся слезы.
– Почему же ты хочешь, чтобы я ушел? Разве я чем-нибудь обидел тебя?
– Нет, не обидел, – печально покачала головой Рахиль. – Я и сама не понимаю. Но чувствую, что так будет лучше. Ты должен уйти…
– Но почему? – досадовал Глеб.
Вдруг Рахиль вскинула на него заплаканные глаза:
– Может, у тебя есть жена?
– У меня нет жены. Я один в этом свете. Как и ты. Даже побратимы мои погибли.
– Чье же имя ты тогда называешь ночами? Сквозь сон… И тогда называл… в бреду.
– Чье имя? – удивился Глеб.
– Мария. Кто она? Ты все время зовешь ее.
– О! Мария – совсем девочка, – улыбнулся Глеб. – Я однажды спас ее.
– Девочки становятся женщинами, – заметила Рахиль.
– Не думай об этом, – пытался успокоить ее Глеб. – Я и сам не знаю, отчего она приходит ко мне во сны.
Рахиль как-то удрученно покачала головой:
– Она не только во сны к тебе приходит. Я как будто постоянно чувствую ее. Она словно стоит между нами и крепко держит тебя. И даже когда мы на ложе, когда невозможно думать ни о чем, кроме любви, я чувствую присутствие другой женщины…
Глеб не ответил. Наверное, он и сам чувствовал нечто подобное, но только не признавался. Рахиль сказала убежденно:
– Ты должен уйти. Ты и сам это поймешь однажды. Когда у раненой птицы залечат крыло, она непременно улетает.
– Разве можно сравнить меня с раненой птицей?
– Можно, – кивнула Рахиль. – Ты – как орел. Твое место – на знамени. Ты не сможешь жить без войны. Это в крови у тебя. Я поняла. Ты от рождения – воин. Боюсь, что и сын мой станет воином. Не пастухом.
Так говорила Рахиль и, наверное, была права. У нее было очень чуткое сердце. Она велела Глебу уйти, но по этому поводу в два ручья лила слезы.
Глебу совсем не хотелось уходить. Однако Рахиль сказала уйти, и он ушел…
Лил дождь. Потоки грязно-желтой воды стекали с гор.
Пройдя по селению, Глеб оглянулся. Дом Рахили стоял на самой вершине холма. Недавно подновленный, он долго еще простоит. Глеб смотрел и смотрел, он хотел на всю жизнь запечатлеть этот дом в памяти.
Глеб спустился в долину и пошел по дороге в сторону моря.
Он шел и не видел ничего вокруг, не замечал дождя, который промочил его насквозь. Он думал о своей жизни и о словах Рахили. Быть может, он, великан, занимал слишком много места в ее жизни, в ее доме, на ее ложе, – так много, что она не в состоянии была жить той жизнью, какой привыкла жить. А может, на то были и другие причины, кроме сказанных… Иногда бывает так трудно понять женщин.
Глава 20
Находя себе приют в пещерах, коими изобиловали горы, или под смоковницами в долинах, питаясь смоквами и дикими маслинами, иногда подбивая какую-нибудь дичь, Глеб шел в сторону Аскалона. Кабы не тяжесть на душе, идти ему было бы совсем легко. Рана его к тому времени уже не давала себя знать, и он чувствовал прежние силы.
На мосту через какую-то речку Глеб встретил латинскую стражу. Один из стражников был Глебу знаком еще по штурму Антиохии. Этот стражник весьма удивился, узнав в иудее, спустившемся с гор, Глеба, и спросил, что заставило его облечься в такой наряд.
Глеб оглядел себя и сказал:
– Человеку не всегда дано знать, как повернется жизнь.
Они разговорились, и латиняне поведали Глебу, что война пошла на убыль, и каждый из рыцарей, оставшихся в живых, получил то, что хотел. Пожалуй, все остались довольны, кроме лишь тех, кого судьба наделила увечьями. Брат Готфрида – Балдуин – стал правителем графства Эдесского. Впрочем об этом Глеб знал. Графство Триполи досталось Раймунду, Антиохия – Боэмунду, а Иерусалимское королевство – самому Готфриду. Рыцарей осталось не так много, а городов в Святой земле – чуть не за каждой горой. Герцоги и графы щедры на поместья, а сарацины и иудеи умеют работать, если их покрепче держать в узде…
Узнав такие новости, Глеб отправился дальше.
В городке Аскалоне у пристани он увидел множество генуэзских и венецианских кораблей. Одни стояли на разгрузке, другие – на погрузке. Глеб подошел к одному из этих последних и спросил какого-то купца, нет ли здесь кораблей, отправляюшихся в Константинополь.
Даже не взглянув на Глеба, занятый подсчетом бочек, купец ответил:
– Мой корабль отходит туда завтра. Тогда Глеб сказал:
– Отвези меня в полис, купец.
– Меня зовут Марко, – этот занятой человек наконец отвлекся от своего дела и взглянул на Глеба, а взглянув, бросил пренебрежительно:
– Э-э! Постой, постой, иудей!… А есть ли у тебя чем заплатить?
– Я не иудей, – сказал Глеб. Марко еще раз оглядел его:
– На тебе же иудейская хламида. Глеб усмехнулся зло:
– Если мне придется обсыпаться чешуей, ты же не скажешь, что я рыба.
Марко молча кивнул. Потом сказал с сомнением:
– Какой платы можно ждать от такого оборванца?
– Не очень-то ты любезен, друг! – ответил Глеб, подумывая, не следует ли ему выбросить этого купца с пристани в воду, однако не стал этого делать, а вынул из сумки корону. – Вот это, быть может, чего-нибудь да стоит. Я думаю, что сумею с тобой расплатиться.
Марко, увидев золотую корону, переменился в лице:
– Может, ты царь?- Нет. Сей венец мне возложил на голову Готфрид за штурм одной крепости.
Спеси купца – как не бывало.
– Прости меня, рыцарь! – виновато сказал Марко. – Сбил меня с толку твой странный наряд. А корону свою спрячь. Я доставлю тебя в полис бесплатно.
Плавание проходило без каких-либо происшествий. Суда шли вдоль берега на север, потом повернули на запад и опять на север. Так они огибали землю. Какие-то города оставляли без внимания, в другие заходили. Часть товаров выгружали, иные загружали. После этих нехитрых действий Марко подолгу подсчитывал монеты, складывая из них на столе высокие столбики.
В назначенный срок корабли прибыли в Константинополь.
Эту зиму Глеб собирался провести здесь.
Глеб продал корону богатому греку, который, как видно, не лишенный честолюбия, тут же, отсчитывая деньги, водрузил ее себе на чело. И хотя грек не поскупился, корона стоила много больше того, что он дал. Как бы то ни было, у Глеба на руках оказалось столько денег, сколько он никогда прежде не держал.
Глеб все еще подумывал о службе в ромейском войске, поэтому, продав корону, направился первым