акробатическое трико или комбинезоны для подводного плавания. О чем-то негромко переговаривались — долетавшие обрывки фраз были непонятны и в то же время удивительно знакомы. Рашида с тревогой сжала Кратову локоть, заглянула ему в лицо: «Что с тобой, Костик?» Он не ответил, напряженно ожидая, когда кто-нибудь из странных незнакомцев обернется. Словно уловив его мысли, один обернулся — движение было нечеловеческим… иная пластика, иначе прилаженные мышцы… хотя все остальное казалось неотличимым. Обычное лицо… едва заметная сглаженность черт, неуловимо несхожий разрез глаз…
Иовуаарп.
— Вам нравится? — осведомился он, приветливо улыбаясь.
Кратову потребовалось значительное усилие, чтобы сбросить оцепенение.
— Не очень, — сказал он извиняющимся тоном, постаравшись придать своему голосу естественную окраску. — Я не поклонник авангардизма.
— Авангардом это назвать трудно, — промолвил иовуаарп. — Этой картине, точнее — оригиналу картины, что хранится в недоступном для посетителей месте, почти пятьсот лет. Она старше, чем «Явление Христа народу», не говоря уже о «Черном квадрате» Малевича или «Над городом» Шагала… Здесь написано «Пещерная русалка». Это неправильное название.
— А как правильно?
— Картина называется «Сон угасшего чувства». И автор тоже известен.
— Наверное, это нетрудно будет исправить, — предположил Кратов.
— Разумеется. Это как раз тот случай, когда все можно исправить.
Иовуаарп коротко кивнул — движение выглядело немного птичьим, — и присоединился к созерцающим фрески товарищам.
— Самое время рассказать про Уэркаф. — проговорила наконец Рашида, до сей поры озадаченно безмолвствовавшая. — Между прочим, и Торрент этого желает.
— Его интересует моя третья миссия, — горестно усмехнулся Кратов. — Первые две общеизвестны.
— Вот и расскажи про третью миссию.
— Не хочу. Это было… фиаско
— Но никто не может все время побеждать!
— Если бы я побеждал хотя бы один раз из двух! Если бы…
— И что это был за странный разговор с этими эльдорадцами? Так и мерещатся подводные течения, второй и третий смыслы, какие-то туманные намеки на известные лишь вам двоим обстоятельства…
— Во-первых, это не эльдорадцы, — сказал Кратов. — На Эльдорадо, хорошая моя, живут такие же люди, как и мы с тобой. А это вообще не люди. Это иовуаарп. и живут они у черта на рогах, в звездной системе Эаириэавуунс. И даже не пытайся повторить это название с первого раза, у меня тоже не получалось…
— Я и не пытаюсь, — пренебрежительно дернула плечом Рашида.
— Во-вторых же, никакого подспудного смысла в этом диалоге не было. Как я полагаю… Этот иовуаарп видел меня в первый и последний раз. Он ни о чем не мог знать или даже подозревать.
— А было?
— Что — было?
— О чем знать и подозревать?
— Видишь ли… Есть обстоятельства, связывающие между собой планету Финрволинауэркаф, бесконечно далекую от нее цивилизацию Иовуаарп и, э-э… меня. В узких ксенологических кругах они хорошо известны По негласному соглашению сторон широкой огласке не предаются, хотя никакой тайны не составляют. И обстоятельства эти — болезненны. Так, по крайней мере, было до недавнего времени. Но диалог, коего безмолвным свидетелем ты стала, дает мне право заключить, что в наших отношениях завершается некий этап.
— Это хорошо или плохо?
— Эго естественно. «Тот случай, когда все можно исправить»… Картины обретут свои настоящие названия и авторов. Искусствоведы будут счастливы. Популяризаторы ксенологии вздохнут с облегчением: им не нужно будет больше изобретать фигуры умолчания. Иовуаарп смогут открыто гулять по планете Уэркаф. И… все, пожалуй.
Остальное, увы, остается непоправимым. Рашида тихонько погладила его по руке.
— Пойдем домой, Кратов, — попросила она. — Чем дольше мы бродим в этой кунсткамере, тем мрачнее ты становишься. Скоро ты превзойдешь даже меня. Слишком большой кусок твоего прошлого связан со всем этим…
— Я думал, что стану здесь перебирать яркие праздничные графин, со всякими там лыжными курортами, тропическими пляжами и альпинистскими лагерями, извиняющимся тоном сказал Кратов. — А получилось что-то вроде копания в затхлой гробнице. Где из каждого угла на тебя таращатся столетние пауки. Да пыльные мумии так и норовят свалиться в твои объятия.
— Ты умеешь очень красиво говорить некрасивые вещи, — заметила Рашида.
— Лучше я буду говорить тебе красивые комплименты.
— Начинай прямо сейчас.
Кратов призадумался. Кажется, он переоценил свои силы.
— Это непросто, — сообщил он. — Слова блекнут перед реальностью. И давай-ка лучше выберемся на свет, а то мы, похоже, заблудились. Куда бы мы не пошли, я всюду вижу перед собой этот левиафаний хребет.
— Так и должно быть, — заверила его Рашида. — Эта была очень большая тварь. Она способна заполнить собой всю Тауматеку. Поэтому ее уложили колечками, как рольмопс. — Она безразлично поглядела на какую-то звериную морду, нарочито неряшливо высеченную из бурого песчаника. — Это что?
— Не знаю, — пожал плечами Кратов. — Откуда мне знать? Все же, кое-что в этой Галактике происходит без моего участия…
Они снова брели по араукариевой аллее, с трудом раздвигая тугие струи горячего воздуха. День перевалил за половину. Скоро жара должна была немного спасть. И где-то в черной бразильской ночи их ждали неутомимые и неизбежные жернова беспрерывного карнавала. С песнями и плясками. С самыми расстроенными гитарами и самыми легкомысленными нарядами. С непременными вином и любовью.
Боязно было даже подумать об этом сейчас.
— Я хочу есть, — объявила Рашида лениво.
— Отними мышку у вон той спальной кошки, — так же размеренно ответил Кратов. Рашида посмотрела.
— Это не мышка, — сообщила она. — И не крыска, если сделать поправку на масштаб… Это пирожок. Надкушенный.
— Пойдем лучше на пляж, — предложил Кратов. — Я буду спать, уткнувшись носом в песок. Ты будешь купаться и флиртовать с мулатами. Это для меня ты всего лишь экзотическая южная красотка. А для них ты — белая славянская женщина, загадочная душа и запретный плод. — Он помолчал, с некоторым напряжением собирая воедино плавящиеся и растекающиеся мысли. — Там и поедим.
Истомившийся метарасист лежал у ног своего чудища, накрыв лицо шляпой. В бессильно откинутой руке была зажата большая бутылка пепси.
