— А кто же еще? — удивилась сквозь слезы Татьяна.
— Кто-то посерьезнее, чем эти бездельники, которые целыми днями пялятся и, как стервятники, выжидают, когда мы дрогнем. Нет, это кто-то очень смелый сделал. И засосы не побоялся оставить… Словно расписался…
— Так что же это — один гад нас?.. — всхлипнула Татьяна.
— Один, или два, или больше, какая разница… Ясно, что они не из этой компании п-- страдателей.
Татьяна так удивилась моему мату, что тут же перестала плакать. Раньше я при ней не ругалась и очень не любила, когда она приносила из института какой-нибудь матерный анекдот. Между прочим, к мужскому мату я относилась вполне терпимо…
Я взяла и тщательно изучила свои купальные трусы, которые были на мне с самого утра. Ничего подозрительного я на них не обнаружила.
— Ничего не понимаю… ~ пробормотала я. — Дай-ка мне твои плавки.
На ее трусах тоже ничего не было.
— Слушай, — несколько смутившись, спросила я, — из тебя потом, после, что-нибудь вытекает? — Несмотря на всю нашу близость, мы с Татьяной не обсуждали всякие там подробности…
— Конечно. Не глотает же она ее… Бежишь подмываться, а по ногам так и течет… А почему ты спрашиваешь? Разве у тебя по-другому?
— Да! Она, мерзавка, ни капли обратно не отдает. И куда все девается — сама не знаю…
— Ну ты даешь! Феномен! — Татьяна уже забыла о своих слезах. — Неужели ни капли?
— Ни одной.
— Так что же, выходит, они нас не того?.. Потому что из меня уж точно вытекло бы…
Татьяна для верности даже попрыгала, потом присела, раскорячившись, на корточки и провела по промежности рукой.
— Выходит так, хотя… — Я задумалась. — Хотя ничего не известно. Они могли просто не кончать в нас. Или делать это с презервативом. Скорее всего, так оно и было.
— Но почему? — удивилась Татьяна.
— В случае чего сперма — это серьезная улика! По сперме можно установить человека…
— Вот суки! — прошипела Татьяна. — Все предусмотрели, гады ползучие! И как же мы их теперь узнаем?
— Боюсь, что никак…
— И что нам теперь делать?
— Не знаю… — сказала я.
— А если это какие-то уроды?
— Тебе было бы легче, если б эти скоты оказались красавцами?
— Ну, все-таки… — сказала Татьяна. — А если это больные и мы теперь зараженные?
— А вот это очень может быть.
— Ой, Маня, не пугай меня… — замахала на меня руками Татьяна.
— Ты думаешь, мне меньше твоего страшно?
Уже совсем засыпая, Татьяна пробормотала в темноте:
— А все-таки жаль…
— Чего тебе жаль?
— Ну, что мы совсем ничего не помним… Судя по засосам, они долго над нами трудились… Вряд ли это были какие-нибудь старые уроды… Слушай, а как же они это сделали?
Что? — недовольно спросила я. Мне хотелось поскорее уснуть и хотя бы во сне избавиться от этого кошмара.
— Ну это… Усыпили нас?
Я засмеялась и включила лампу.
— Ты чего? — спросила Татьяна, щурясь на свет.
— Все равно не уснем! Мы же только что проснулись и проспали двенадцать часов… А вот как они нас усыпили — это интересный вопрос. На завтрак мы ели вареные яйца и помидоры без хлеба… Кофе молола, варила и разливала я сама. Воду брала из-под крана. Больше мы ничего дома не ели и не пили…
— Я еще съела большущую грушу… — виновато сказала Татьяна.
— Когда это ты успела? — удивилась я.
— Когда ты молола кофе…
— Но ведь ты в это время сидела в сортире…
— Ну, там я ее и доела… — совершенно смутилась уличенная Танька. У нее с ясельного возраста была глупая детская привычка жевать чего-нибудь, сидя на толчке. Она с ней мужественно боролась, но, как оказалось, стоило ей расслабиться, забыться от полного безделья, южной ленивой одури и развращающего изобилия даров земли, как привычка, запрятанная глубоко в душе, высунула свою коварную головку…
— Ну, Танька, ты даешь! В этой хлорке… А если бы кто увидел?
— Да что я, совсем уж! — возмутилась Татьяна. — Автандил со своей машиной в гараже возился, а Григория, Эки и Гурама не было. Они уже уехали.
Не найдя на это никаких слов, я покачала головой. Танька развела руками.
— Хорошо, — сказала я, — в конце концов, это дело твоего будущего мужа. А что мы еще ели и пили?
— Орехи ели на базаре, — вспомнила Татьяна. — Я специально для пляжа в сумку отсыпала из пакетов, которые мы в Москву приготовили…
Она резво спрыгнула с дивана и заглянула в полотняную пляжную сумку, которая лежала на стуле, там, где всегда. Под нашей пляжной подстилкой были нетронутые орехи.
— Все орехи на месте… — растерянно сказала Татьяна.
— А ты хотела бы, чтобы мы их во сне грызли, пока нам засосы ставили?
— Значит, мороженое! — сказала Татьяна, не обращая внимания на мою иронию.
— Ничего другого не остается, — согласилась я. — Ты заметила, что сегодня мороженым торговал совсем незнакомый мальчишка. Я еще подумала, сколько же внуков у дяди Тиграна.
— А я не обратила внимания, — сказала Татьяна. — Значит, все очень просто — пойдем завтра на базар и возьмем пацана за горло…
— А если на его месте будет другой? Неужели они не предусмотрели, что мы догадаемся про это мороженое…
— Тогда пойдем в милицию! — решительно рубанула рукой Татьяна.
— А если это сделал милиционер? Разве он не предлагал тебё поехать на Холодную речку посмотреть на дачу Сталина? Или какой-нибудь ближний родственник милиционера? Да если он и догадается, кто это сделал, разве он доведет дело до суда и следствия? Посмеется, и только. Но на другой день все село будет на нас пальцами показывать. Да и наверняка эти сволочи все продумали с мороженым, и никаких концов мы не найдем.
— Но неужели никто не видел, как они нас волокли куда- то, а потом домой?
— Ты помнишь, как в первый день к нам «любов» в дверь стучалась? И никто мерзавца не заметил, когда он входил. Его застукали уже около двери, и то только потому, что Эка пришла нас звать к столу.
— Так что же нам делать? — чуть не плача от злости, спросила Татьяна и принялась нервно чесаться.
— Ничего, — грустно сказала я. — Доживем последние четыре дня и тихонько уберемся восвояси…
— Слушай, — вдруг вытаращила глаза Татьяна, — а на какой день выступает сыпь при сифилисе?
Она спрыгнула с кровати, подбежала к зеркалу, задрала рубашку и стала изучать расчесанные места.
