Павильонные съёмки. Из них по ночам
Светят в детство юпитерà.
То я – вдруг фокстерьер,
то царицын пират –
(Как пра-прадед!) А взрослые всё говорят,
Что шпана, что драчлив, как десяток щенят…
Дальше – память вторая…
Гром бомбёжек навис….
За блокадную зиму съел полчища крыс.
И – с ведром на Фонтанку, по лестнице вниз…
А тринадцатилетний, (совсем уж другой) –
В музыкантской команде под Курской дугой…
Память третья – студенческий карнавал,
Там паркетами набережной, где причал,
Белой ночью – с кем ни попадя – танцевал…
А сентябрьский рассвет, иронично упрям,
Выползал из под тёмной аркады двора
И показывал фигу ночным фонарям,
Где на Невском Бернини разок потерял
Два куска колоннады Святого Петра…
…А кругом исчезают один за другим,
Но об этом – молчать….
И позорно молчим.
Не по новым каналам плывёт теплоход,
А по трупам…
(Та жизнь лишь Гомера и ждёт,
А уж «Дни и труды»? Провались, Гесиод!)
Отколовшись от тьмы лениградских огней
Оказавшись вдали от столиц и людей,
(Скрип бедарок, свист жаворонков, топот коней…)
Я подростков учил в школах диких степей,
Для чего-то выписывал «Крокодил»,
И с цыганкой-циркачкой медведя водил,
И – верхом по всёлой степи – вместе с ней!..
«Грибоедов» булгаковский – Литинститут.
Антокольский, как Воланд, знал Времени суть:
«Если сам не согнёшься, тебя не согнут,
Не робей и рискуй, нерасчётливым будь,
А помрёшь – берегись, не воскресни!
Ну, а песни?
А песни споёт кто нибудь!»
Стук времён, бил по стыкам всё быстрей и быстрей…
То кружилась земля – вовсе не голова!
Я в театре играл самых разных людей,
Чёрный плащ… фрак… кольчуга ..«слова и слова»…
Был весь мир – как Шекспир! – и театр и музей…
Да, ещё – о музее: вот мой кабинет
В тихом Павловске.
Гелиотропный рассвет
Гнал в окно листья липы и гроздья стихов,
На тяжёлые книги с корешками веков…
Переводы?
Чтобы чудо чужое сберечь,
Брал поэта за шиворот, делал своим,
И тащил его, грешного, в русскую речь:
И границ не искал меж своим и чужим,
И отечество – дым!
Только дым, всё удушливей день ото дня,
Из отечества выкурил, всё же, меня,
И в чужой самолёт,
Сквозь заслон из погон
Я, – насвистывая вальс, как цыганский барон…
Не синица – журавль мне судьбой был дарим:
Как кому повезёт – и не Крым мне, а Рим!
(А вот «медные трубы», по моему – хлам.)
И Париж завертел свой цветной тарарам,
И под Эйфелевой каланчёй
Я, журнальный Левша, подкователь блохи,
В микрофоны «Свободы» читаю стихи
Сквозь глушилок старательный вой…
В шумный век
жизнь – мозаика масок и слов.
И кружит-мельтешит карнавал городов,
И просвечивают,
сквозь вихрем танцующий стих,
Словно кадры Феллини, одни сквозь других:
Витражи флорентийские в отсветах смальт
Каруселят –
им не уместиться в строфе,
В той, где Вена стучит каблучками в асфальт
По бульвару Монмартр от кафе до кафе,
На Сан-Марко, где площадь похожа на зал,
А в Лагуну втекает Обводный канал….
Листья ивы осенней
раскружились, и там,
Где цепными мостами скрипит Амстердам……
В лабиринтах ли улиц,
