Рассветный я и рассветная ты.
Спали ещё и телеги базара,
И все заботы
новорождённого дня…
На всю эту степь, ужасно старую –
Двое нас и два коня.
На длинных солнечных травах таяли
Капли росы, без следа и боли.
А по откосам ввысь вылетали
Шары прозрачного перекати-поля,
Их, невесомых, порывами дуя,
Ветры вкось над дорогой несли…
Копыта били в кору земную,
В цыганский бубен летней земли…
Июль 2005
* * *
Двоимся на чувство и мысль, и не в силах двоиться.
Двоимся на город и горы, на степь и столицы,
И в лето кидаемся, но, не поладив с судьбою,
Уехав их города, город мы тащим с собою.
А выплыв из лета — летим в суетливые зимы,
С мозаикой окон горящих и вонью бензина,
И снег на асфальте на белый и черный двоится,
И улица — вновь непрочитанная страница…
Как мытарь считает монеты — считаем минуты:
День с ночью слепив, мы выгадываем как будто…
Но час норовит развалиться на два получаса,
В н1ём – две полвины седой бороды Карабаса…
А ведь разобраться – так все без изъятья двоятся:
От Гамлета что-то, и от циркового паяца:
Жизнь — вся — между гениями и дураками…
Да кто ж мы?
И правые с левыми спорят руками:
Друг друга не моют – друг с другом едва ли знакомы!
Уйдя из содомов — оглядываемся на cодомы!
Ах, Библия, — что ты наврала про лотову бабу?
Ужели нельзя, уходя, оглянуться хотя бы?
Ведь вырвешься прочь — и обратно потянешься сдуру,
Как будто угробят без нас мировую культуру!
Двоимся меж прошлым и будущим. Все мы — такие!
А миг настоящего – миф, как столбы соляные…
Двоимся… И этой ценой покупаем единство?
Шарахаясь от полюсов — между ними двоимся!
Но цельностью ложной кичась, и не видим, что сами
Разбойно распяты. растянуты меж полюсами.
1967 - 2007
* * *
Дул оркестрик из семи бродяг
Всею медью желтизны осенней
В медь листвы, внизу, над жёлтой Сеной,
Окунувшейся в прозрачный лак, –
Город в трех раструбах отражаясь,
То в валторне, то в трубе вращаясь,
В медных горлах спрятаться спешил.
Разворачиваясь в трёх воронках,
Три Парижа разлетались звонко,
И плясал над чёртом Сен-Мишель!
Так плясали троицей латунной
Геликон, валторна и труба,
Что почти не слышны были струны,
И неопытной и слишком юной
Скрипки.
Так была она слаба.
А кларнет хихикал из Брассанса,
Бéкала валторна, как баран,
И двусмысленностями бросался,
Непристойно алый барабан,
Но аккордеон взрывался Брелем –
И опять раструбами, горели
Блики на танцующей трубе,
В отраженьях искажался кто-то
Но узор балконов был –– как ноты,
Вызов посылавшие судьбе:
Так цвета играют ветром. Так
День домам расписывает спины,
Так звучит листва, уткнувшись в стены,
И на нижней набережной Сены,
Тот оркестрик из семи бродяг…
А когда каштаны отзвучали,
И остались чёрным голяком –
