работа не позволяла. Потом он зажег лампу и лег на ковер чтобы не скучать. Но лежать на ковре было тоже скучно - Яша потянулся и провел рукой по ковру.
- Ай! - сказал он и засмеялся:
На обратной стороне ладоне было несколько длинных неглубоких порезов.
Он стал на колени и начал осматривать ковер. Ковер был усыпал мелкими кусочками стекла, совсем мелкими. Он задумался, загадка была слишком трудной. Потом поднял глаза и увидел стеклянную банку без скорпиона. В стенке банки был прогрызен аккуратный овал. По столу ползал совем маленький скорпиончик, меньше чем ноготь на мизинце. Яша щелкнул его и скорпиончик улетел в неизвестность.
Потом он включил радио и стал танцевать под музыку, обнимая себя за ляжки. Музыка быстро закончилась и стали передавать новости. Кто-то рассказал о смешных сплетнях: будто бы несуществующие скорпионы уже успели съесть двух несуществующих детей - пяти и девяти лет, оба мальчики, у одного голубые глаза, были одеты - и так далее, но все это не правда. Потом, как водится, выступил шут и еще раз объяснил, что скорпионов не бывает.
- Ага! - сказал Яша и засмеялся.
Две соседских девочки: младшая Маринка и старшая Каринка, спрятавшись в сарае, подглядывали за голым Ульшиным. Сарай был двухэтажный, громадный и трухлявый, с пружинящей дранкой под ногами, грозившей провалиться. Доски были черные, с сединой от многих дождей. Голый Нестор ходил по комнате и иногда показывался во всей красе, проходя мимо неосторожно оставленной щели в занавесках. Младшая Маринка смотрела спокойно, только изредка болтая головой - ей нравилось, когда по плечам стучали длинные худые косички с бубончиками на концах. Старшая Каринка чуть слышно смеялась - с писклявинкой, как мышка.
Голый Ульшин разговаривал с милиционером.
- Прекратите ходить и сядте, - сказал милиционер.
- Он у себя в доме и может делать все, что хочет, - вставила Светлана.
Нестор сел на диван.
- Не нарушая общественного спокойствия, - сказал милиционер, - а вдруг на вас смотрят из окна? А если там дети?
Милиционер подошел к занавеске и выглянул. Каринка с Маринкой нырнули.
- А кто пожаловался? - спросил Ульшин.
- Ваш сосед, господин Прынин.
- Кто это? - не понял Нестор.
- Да Прын, - сказала Светлана. (Первый звоночек судьбы)
- Ах, Прын. И что он говорит?
- А он сообщает, что вы гуляете в голом виде по улицам с целью совращения несовершеннолетних. И что никакой справки от врача у вас нет.
- Есть, - сказал Нестор.
- Здесь не написано, что вам позволяется ходить голым, - сказал милиционер, разглядывая бумажку.
Светлана задернула занавеску. Каринка с Маринкой посидели немного, ожидая, но спектакль закончился.
Прын ел суп. Он жил одинокой и волчьей жизнью, где-то работая, зачем-то шляясь по ночам. Никто не знал где и зачем. Иногда он пропадал надолго, потом неожиданно появлялся. Иногда он выходил из-за угла на совсем неожиданой улице, подходил и говорил совсем неожиданые слова, которые ничего не значили поначалу, просил закурить или замечал о погоде и снова исчезал. Его немного боялись - так, как боятся черного кота - веря и не веря одновременно.
Сейчас он ел суп - неторопливо, помешивая ложкой, вдыхая пар, всплывающий в косых солнечных лучах. Суп больно обжигал язык, но Прын любил боль, боль помогала думать.
Он думал.
Он привык думать много и упорно. Нет ничего сильнее, чем мысль, если она направлена - так маленькая деревянная палочка становится стрелой.
Утром он вернулся из неудачной поездки в Мариуполь. Поездка была неудачна по очень простой причине: она закончилась в трех километрах от города. Из города никого не выпускали. Город одели в ожерелье из колючей проволоки и поставили ежи на дорогах. С наружной стороны колючей проволоки внешнее население копало канавы и заливало их вонючим черным раствором, похожим на деготь. На все вопросы ответ был один и тот же: ничего страшного, идут плановые учения, все кончится через два-три дня.
Возможно, действительно кончится, но не для всех. Уж он то здесь не останется.
Прын улыбнулся. Он улыбался очень широко, но без тени веселости. Просто рот был таким широким. Продолжая улыбаться, он встал, сделал шаг к зеркалу и выдавил прыщик. Из зеркала смотрело тяжелое лицо с квадратными челюстями льва. Лицо постепенно сужалось к макушке. Седой клок волос над бровью слева - память об ударе в драке двадцать три года назад. Тогда же Прын получил удар в позвоночник и до сих пор слегка волочил ногу.
Он взглянул на часы. Прошло двадцать шесть минут из получаса, отмеренного заранее и точно, как доза лекарства.
Быстро закончив суп, он подождал последние двадцать секунд и открыл крышку кастрюли, выключил газ. Мутные струи опали и вода стала прозрачной. На дне сидел скорпион средней величины. Прын постучал по железной стенке и скорпион довольно резво передвинулся. Полчаса кипячения ему не повредили. Канавы с дегтем такой тоже не испугается, но это другой вопрос.
Прын был умен. Умен не силой или глубиной отвлеченной мысли и не примитивной практичностью мелкого барышника, а умением найти нужную точку и давить на нее до самого конца. Говорят, есть такие собаки, которые не разжимают зубов даже после смерти. Такие страшней всего.
Он вышел из дома и пошел к погребу. День был жарок, как сковородка. Над кучей битых кирпичей зудели вечнозеленые мухи. В тени валялся ничейный Шарик, из-за жары похожий на большую пыльную тряпку благородной расцветки: бабушка Шарика была наполовину овчаркой. Шарик был доброй собакой, но в остальном похож на своего благодетеля: имел имел такие же тяжелые челюсти и любил охотиться за людьми; из-за своего малого роста предпочитал детей и особенно, предусмотрительный, девочек.
Прын взглянул на солнце и зажмурился. Ему всегда доставляла удовольствие легкая физическая боль - боль ожега, ослепления или удара. Иногда по вечерам, когда было нечего делать, он колол себя иголкой в ладонь, иногда резал предплечье безопасной бритвой и не останавливал кровь, давая ей высохнуть, иногда вырывал себе волоски возле ушей.
- Шарик, сюда! - скомандовал он.
Шарик встал и потянулся во всю собачью длину, открыл пасть шире чем гиппопотам из сказки про Айболита и высунул язык до самой земли.
- Иди со мной.
Он открыл дверь погреба и вдохнул холодную зеленую сырость. Там, внизу было слышно легкое потрескивание, как будто кто-то ломал яичную скорлупу. Три верхних ступени были чисты, но дальше скорпионы двигались и ползали большим шевелистым ковром. Почему-то эти создания предпочитали низкие места.
Он взял Шарика на руки и приласкал, чтобы собака не боялась, и бросил вниз. Фиолетовые волны беззвучно сомкнулись, только треск скорлупы стал слышнее.
- Даже вякнуть не успел, - проговорил Прыщ задумчиво и продолжал стоять, глядя на подвижные отблески.
Каринка с Маринкой плакали в четыре ручья. Немного от боли
(Каринку слегка укусил скорпион когда она лазила по зарослям крапивы) но в основном из желания вымолить прощение. Метод детей и женщин полстакана слез и ты прощена.
- Сколько раз я повторял что не стану больше повторять? - горозно вопрошал старый Кац.
Вопрос относился к лазанию по чужим сараям. Каринка с Маринкой открыли краны до упора. Слезы стекали четырьмя глязными полосочками.
Старрый Кац был еще не очень стар, он легко поднимал мешок цемента, и совсем не был евреем, что легко замечалось по его физиономии. Его голова была похожа на толстую деревянную чурку - такую, на которой рубят дрова, а ей хоть бы хны - он был усат усатостью, сползающей вниз, и краснолиц здоровой краснолицостью богатырских пьяниц. Старый Кац был мужем Андревны и отцом Яши, единственным
