котором утром вспомнил из детства маленького теленочка. Сейчас на том месте стояла белая сумка Анны.
Сели за стол. По комнате гулял свежий сквознячок. Анна говорила, не умолкая. О какой-то будущей выставке Ронина, о своих предстоящих гастролях, о том, как ей понравилось здесь, в деревне. И машинально переставляла на столе всякие привезенные вкусности.
'Словно приехала ко мне в больницу. Или в тюрьму', - подумал Ронин.
Он молчал, но слегка улыбался - потому что в глубине души не был расстроен приездом Анны. Даже наоборот. Хотя что - наоборот? Особенной радости он не испытывал. Просто ему было все равно. Анна ему не помешала как можно помешать тому, чего нет? А у него нет ни занятий, ни отдыха - он исчезает потихоньку даже для самого себя. Остатки души теплились где-то на самой глубине, а весь он, казалось, впадал в странное состояние, напоминающее зимний сон какого-нибудь зверька.
- Послушай, а баня у тебя есть? - спросила Анна. - Давай баню истопим - мне кажется, в этом столько прелести...
Ронин кивнул и вышел. Сосед как-то уговаривал его пользоваться своей баней и показал, где прячет ключ.
Он наносил воды, разжег печку. Сел на порог и стал смотреть, как через его голову переплывает и растворяется в овражке дым. С яблони упало яблоко. Ронин поднял его и положил рядом на порожек. Он смотрел на свой дом, на мелькающую среди взмывающих от сквозняка занавесок Анну. Казалось, они разговаривают на расстоянии - без слов, без мыслей - и Ронин вдруг почувствовал, что эта связь становится все осязаемее, все крепче. Он поморщился, стараясь стряхнуть с себя почти забытое чувство, но это не удавалось. Какой-то детский, из далекого времени возникший, уют окружил его. Как дым. Как запах бани, яблок, старой травы. Он прикрыл глаза. Никуда не деться от желания счастья. И если он даже поедет куда- то дальше, будет бесцельно перемещаться по земле, - где-нибудь на берегу моря, или глядя в окно поезда, вспомнит о каком-нибудь прошлом счастье и пожалеет, наверное, себя со своим одиночеством, со своей свободой...
Баня истопилась быстро. Ронин разделся и вошел в горячий воздух. Обдал себя холодной водой и лег на полок. Прямо перед глазами были застывшие продольные жилы досок потолка, похожие на песчаное морское дно.
Как все необычно и... обычно, - подумал Ронин. Он хотел найти противоположное по смыслу слово, но не нашел. И улыбнулся. Пусть будет так. Все можно объяснить, соединив одно слово с его противоположностью простым прибавлением 'не'. Этого достаточно - для самого себя. Ведь никому ничего не объясняешь и не доказываешь.
В предбаннике раздевалась Анна. Она вошла и ойкнула - от жары. В руке она держала яблоко. Ронин от удивления замер. Раньше он обязательно заметил бы в этом пошлость, будто увидел бы, как начинающий фотограф выстроил композицию: обнаженная с яблоком на фоне открытой двери, за которой - сад. Райские кущи. Но сейчас во всей этой картине была такая естественность, которую Ронин редко встречал в жизни.
Улыбнувшись, Анна надкусила яблоко и положила его на подоконник.
- Какой ты горячий и мокрый, - сказала она, когда Ронин подвинулся на полке.
Ее удивляла и радовала каждая мелочь - прищурившись и улыбаясь, она оглядывала все подробности. Слоистый пар, почти неподвижный в воздухе, запотевшее окно, надкусанное яблоко с капельками влаги, подрагивающую поверхность воды в широкой деревянной кадке.
Они молча лежали рядом, и Ронин думал, что это замкнутое пространство, тесно окруженное четырьмя стенами, вдруг оказалось в самом центре того мира, который он всегда ощущал вокруг себя, - в самом центре прожитой и будущей жизни. Время исчезло. Не остановилось, а исчезло. Ронин понял, как можно что-то ясно понять во сне, что сейчас вся его жизнь - от рождения и до смерти - здесь, в нем, рядом с ним, в границах четырех стен.
И, как когда-то в детстве, он ощутил прибавление к себе ещё одного такого же существа, слияние с ним, словно освобожденные чувства с готовностью и облегчением перетекли из одного, тесного сосуда, в больший. Как вода. Как нагретый, спрессованный воздух.
Потом они лежали и Ронин слышал их общее, одинаковое дыхание. Где-то там, - думал Ронин, - в саду, под легким ветром, движется и время, то затихая, то спохватываясь и догоняя себя, неслышно обтекая эти стены...
Словно проверяя свои ощущения, Ронин открыл одну за другой две двери холодный воздух пронесся мимо него внутрь бани - показалось, что сквозь него, как сквозь пустоту.
Он закрыл дверь, услышав, как Анна позвала его, пошел к близкому роднику - в овражке. Посреди ила вырывался ключ, неостановимо поднимая бурунчик блестящих песчинок. Ронин напился, наклонившись к роднику, а Анне принес воды в ковшике. И в бане они пили по очереди, и остатки воды, прижав к себе Анну, Ронин вылил на их лица сверху.
Возвращались они, когда уже застыл воздух, и солнце зашло - а небо ещё вовсю светилось закатным светом.
- Как хочется спать, - прошептала Анна, - и жалко уснуть. А ты, наверное, хочешь есть? Принеси только ещё воды... Давай не будем закрывать окна?
Она ещё что-то шептала, уже обессиленно откинувшись на кровати, и Ронин не различал слов - ему казалось, что он слышит шелест листьев.
Когда он вернулся с водой, она уже спала, и уголки её губ подрагивали в улыбке. Ронин прилег рядом и только успел накрыться одеялом, успел расслышать их двойной вздох и - исчез.
- Ты спал, как ребенок, - услышал он утром, щурясь от яркого света.
- А ты? - спросил он.
- Тоже. Мы спали, как дети. Мы вообще похожи.
'Да, похожи', - подумал Ронин и закрыл глаза. Два человека, живущие вместе, становятся похожи. Он вспомнил, как в детстве не мог понять, что его отец с матерью были когда-то чужими друг другу людьми. И маленькому Ронину казалось, что это он исправил ошибку, несправедливость прошлого. Родители стали родственниками. И конечно, похожими друг на друга.
На плите шипел чайник.
- Ты сам завари, хорошо? - сказала Анна.
Она знала, что Ронин не любил пить чай 'чужой' заварки. Он улыбнулся:
- Просто сделай покрепче.
Потом, когда отпил первый глоток, он пошутил:
- Вот, что называется, вложила душу. Кажется, что сам заваривал.
- У тебя с этим чаем почти человеческие отношения! - засмеялась Анна. - Каждое утро ты начинаешь с какого-то таинственного с ним общения. Неужели у меня получилось?
- Настроение чувствуется, - шутливо успокоил её Ронин.
Странно - но он ни разу в жизни не пил чужого чаю, который бы по вкусу совпал с его ожиданием. 'Ну разве не сумасшедший', - подумал Ронин, вспомнив об этом. Но ему понравилось сейчас, что Анна знает о таких его тайных странностях.
Когда они дошли до леса, Анна сказала:
- Ты так уверенно вышел на эту тропинку, что я сразу поняла, чем ты тут занимаешься.
- И чем же?
- Вот так и гуляешь. Целыми днями.
Ронин кивнул. Это поразительно, подумал он, как она его знает.
- Ты сказала, мы похожи, - повторил он. - А со стороны, мне кажется, мы напоминаем... Я - перекати- поле, такую траву без корней, а ты какой-нибудь холмик, к которому я прибился. Перенесся ветром, временем.
- Как к препятствию, да?
Ронин пожал плечами:
- Да нет. Какое препятствие? Я просто глупое какое-то сравнение придумал. Отвык разговаривать, даже думать. Правда - брожу здесь целыми днями, зачем, почему?
Он остановился, стал собирать сухие ветки для костра. С Анной не получится ходить так легко,
