Я не спеша двинулся по замызганным коридорам, достойными быть декорациями фильма ужасов. Постоянно свистело, хрипело, щёлкало. Пробегали личности — лица покрыты техническим загаром, только глаза и зубы блестят. Ведомый неким шестым чувством я, наконец, достиг цели.
Из душа с клубами пара величаво выплыло энъэтажное строение и с грохотом рухнуло на пол. Дверь резко прикрыла сие безобразие. Внутри раздался ещё один шквал ругательств, и, когда я заглянул внутрь, всё — и трубы и смесители были покрыты в несколько слоёв матом. Но больше всего меня поразило зрелище полностью голого мужика с большим трубным ключом в руках.
— Чего вы тут?
— Не видишь что ли! — буркнул голый.
Василий пробурчал нечто невнятное — то ли привет, то ли посыл, и отскочил от коварно вырвавшейся струи воды. Мне повезло меньше — она попала мне прямо в лицо.
— Я тебя в мастерской подожду! — крикнул я в наползающие клубы пара и пошёл, радуясь, что лето.
— Кого ищем? — чумазый, как трубочист, слесарь пустил изящное колечко, наполнив его качественным матом.
— Уже нашёл… Только подождать надо.
Я сел на скамейку напротив и тоже закурил.
— Так на чём я остановился?
— А хрен его знает.
Здоровенный малый, смахивающий чертами лица на классического Отелло, небрежно почесался.
— Ну вот. Сидим, отдыхаем. Всё как положено — пивиньш, к нему рыбка вяленая. Благодать. И тут обнаруживаю белые точки. Голову отломил, а там опарыши — кишмя кишат. Валика толкаю — готов, ни бе, ни ме, ни кукареку. Я к соседу, врачу. Тот на бутылку крутанул, а потом говорит — Желудок их давно переварил!
В дружное ржание влез худощавый мужик в промасленной куртке.
— Фигня! Я вот соседа спросил — Можешь выпить тазик водки? — Да кто тебе его нальёт тазик то! — отвечает.
Рассказчик бросил косой взгляд.
— Это что. В прошлом годе за грибами пошёл. Взял с собой бутылочку, всё как положено, сальце, хлебушек. Хожу собираю. Как грибок так глоток. Смотрю — стоят три здоровенных подберёзовика. Ну, я и полез к ним. И тут в канаве как зашумит. Брызги во все стороны — кабан. Залез в грязюку по самые уши. Вот только не знаю, кто от кого когти рвал.
— Да чего только не бывает…
— Бывает и убивают.
'Отелло' метнул окурок в урну и попал.
— Вот же блядство! — дверь распахнулась, влетел рыжий взлохмаченный детина.
Несколько пар глаз с интересом уставились на вошедшего.
— Задолбало! Взял доску — борт нарастить, а она вся винтом!
— Слушай… — вкрадчиво заговорил коренастый, похожий на шкипера, мужик. — Вот, ежели швеллер кривой, его рихтуют, так?
— Ну? — буркнул детина.
— А дерево то не железо.
Лицо рыжего просияло. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и так же стремительно исчез. Донеслись глухие удары.
— Так, ребята, — перекур кончился. Меня колёса ждут, — мужик поправил шляпу с пряжкой, с надписью 'Got mit uns'.[40]
Слесаря под непрекращающееся уханье разошлись, давясь от смеха. Я благоразумно решил подождать Васю в мастерской.
В ней уже появилось двое мужиков. Они вели довольно странные разговоры.
— Я, пожалуй, дам тебе в ротик, только зубы выбью — не доверяю. Вдруг прокусишь.
— Вот тебе и здравствуй, хуй мордастый! Я его с такой бабой познакомить хочу, а он отбрыкивается, — подмигнул второй.
— У меня жена есть.
— Ну и что? Чужая всегда слаще. Накормит, напоит, на руках в кровать отнесёт, одну грудь подложит, другой накроет — только еби.
— Ты вот с молодым её познакомь.
— У меня есть, — сказал я поспешно.
— Организм молодой — и с двумя справится. Будет подбрасывать до самого потолка.
— Помню, тянул я одну такую. Отдыхающую. Зашли с ней в беседку. Я куртку расстелил ну и давай её наяривать. Пол скользкий. Я её ебу, она ползёт. Доползли до стены. Она говорит — Голову давит. Ну, я её развернул и шурую. До утра так и катались.
— А у меня одна была. Познакомились — я её 'северным сиянием' угостил, ну её и повело. Сама с меня штаны сняла. Ох, и горячая. Недаром говорят — чем худючее, тем злоебучее. Наживил. Стонет, рычит. Задвинул… Такая худая, что прощупывается, как хуй ходит. Всю спину до крови мене исцарапала.
Не знаю, что ещё я услышал бы, но тут появился Вася. Мы вышли на улицу.
— Ну и коллеги у тебя.
— А эти.
Вася ткнул носком сапога не закрывшуюся дверь.
— Нормальные ребята. Один по оборудованию. Другой маляр. Почти половина ОГМа. Ещё есть кочегары, но летом я топлю и Хитрец.
— Не понял?
— Электрик-силовик. Дуб дубом. Долбал штробу под кабель, нарвался на высоковольтку — лом оплавился, ему хоть бы хуй! Ну, ещё телефонщик, но тот по договору. А совсем забыл — слесарь-плотник ещё есть.
— А это что за профессия такая?
— При Союзе это совмещением называлось, и платили, а сейчас страдаешь[41] и как слесарь, и как кочегар, и как грузчик и много ещё чего «как». Никакой целкости и залупаемости! Ну что, пошли?
— Что, всё?
— Хуя лысого! Обед. Война войной — обед по расписанию. Пошли к нам в столовку.
— Не отравят?
— На меня глянь.
— Давай в другой раз. Вот возьми.
Я протянул папку с листками и тетрадкой.
— Чо тут?
— Его дневник. Почитай, потом поговорим. Пока.
— Ну, бывай.
— Надо будет, я тебя найду. Есть у меня одна идея, но надо доработать.
— Ну, дорабатывай, а я пошёл — мне вон тоже дорабатывать до четырёх!
— Приятного аппетита.
— Спасибо.
Вася пошёл налево, а я прямо — или Кузьмич не с той ноги встал или спонсоры тянут. Авансе, авансе… Придётся опять есть чёрный хлеб с белым кефиром, или у призёров покушать. Хотя они тоже разные — кто угощает на радостях, а кто ещё и косится. Стал накрапывать дождик. Я его всё-таки обогнал. Только закрыл входную дверь, хлынуло так, словно небо прохудилось.
— Вот ангелам-сантехникам работа.
Я посмотрел на вскипающие пузырями лужи и пошёл к Леночке на чашку чая. Наболтавшись- напившись, забежал к Генке.
— Ну, как, шеф меня не искал?
