слова я понимал отлично, а вот общий смысл – никак не мог ухватить.
Потом оказалось, что за столом сидят Игнат Прохорыч и его жена Мария Александровна, учительница географии. Разговор был общий, мы с Татьяной даже что-то отвечали, когда нас спрашивали, но ни вопросов, ни ответов я тоже не помню. А когда вдруг стало тихо, и долго было тихо, Игнат Прохорыч сказал:
– Пусть ребята пойдут погуляют, а?…
– Зачем? – сказала Зина. – Не надо.
И опять было тихо, пока тетя Варя не вздохнула:
– Ну что ж, пусть выйдут.
И мы с Татьяной, все не глядя друг на друга, тотчас взялись за руки, спустились на один марш лестницы, стали смотреть в окно. Оно было приоткрыто, из чьей-то квартиры во двор лилась негромкая, печальная и красивая мелодия из «Шербургских зонтиков». Я слушал, слушал, и вдруг подумал: а может, и у нас с Татьяной получится так же неудачно, как у героев этого фильма, когда она не дождалась его, вышла замуж за другого. А после и он женился, и оба они несчастны. Это очень хорошо и полнее любых слов передавалось музыкой. Покосился на Татьяну. И по глазам ее понял, что и она чувствует то же самое.
Долго мы еще стояли так на лестнице, и какие-то люди ходили вверх-вниз за нашими спинами, говорили о чем-то, но все это по-црежнему не касалось нас с Татьяной.
– Эй, молодые! – крикнула сверху Зина.
Татьяна резко выдернула свою руку из моей, пошла наверх в квартиру, а я – за ней. У дверей нашей комнаты Татьяна остановилась. Я тоже остановился.
– Но мы-то знаем, как она весь месяц ходила за Валентиной Ивановной – говорил Вить-Вить – Ведь одни глаза у девки остались.
– Да любят они друг друга! – сказала, всхлипывая, Лена; значит, и она проходила мимо нас с Татьяной, когда мы стояли на лестнице. – Вы извините меня, но… я пойду, а?
– Спасибо тебе, Леночка, что хоть меня утешила, – сказала тетя Варя.
– Да, видно, уж делать нечего, – вздохнул Игнат Прохорыч. – Я могу, конечно, сказать Ивану, он, я уверен, послушает меня, но чего мы этим достигнем, спрашивается?
– Когда ее родители возвращаются? – спросила Мария Александровна.
– К ноябрю, – ответила тетя Варя; а я и этого даже не знал.
– Ну, заставим еще пару месяцев подождать, – говорил Игнат Прохорыч, точно сам с собой. – Люди они молодые, по-молодому горячие и глупые, таких чудес могут натворить!
Татьяну мелко трясло, плечи у нее так и подпрыгивали. Но я почему-то никак не мог даже дотронуться до нее, даже слово сказать! Открыл двери, мы вошли в комнату. Все молчали, а я никак не мог поднять голову, посмотреть на них.
– Телеграмму дай родителям, Таня, – сказал Игнат Прохорыч. – И отцу, и маме.
– Да, – сказала Татьяна.
– Сегодня же.
– Да.
– Прямо с вокзала!
Татьяна резко кинулась вперед, обеими руками обхватила Игната Прохорыча за шею, прижалась к нему и заплакала.
Он молча гладил Татьяну по спине своей большой рукой в синих прожилках от въевшегося в них железа. У всех были какие-то странные лица, радостные и растерянные. Выскочила из комнаты Лена.
– Что, Зинка?! – сказал Вить-Вить, и лицо у него было опять, как у Веселого Томаса.
Зинаида Платоновна обняла меня и поцеловала в щеку, потом заботливо вытерла помаду с нее.
Провожать тетю Варю на вокзал пошли только мы с Татьяной. У Вить-Витя с Зинаидой Платоновной были билеты в кино, а Игнат Прохорыч с Марией Александровной обещали кому-то приехать в гости. Они уже вышли на лестницу, а Мария Александровна задержалась в прихожей, прощаясь с тетей Варей. Татьяна тянула меня за руку в комнату, но я успел' услышать, как Мария Александровна сказала:
– Ах, Варька, милая! Знала бы ты, сколько всего-всего было у нас с Валей.
– Да знаю уж я, наслышалась, – отвечала ей тетя Варя.
Татьяна изо всех сил тянула меня обеими руками в комнату, упираясь ногами в пол, почти повиснув на моей руке.
– Но ты знаешь, Варька, что странно: я всегда любила Валентину!
– Ну-ну, Маша… Увижу Сёмку в Москве, так и скажу ему: дурак!
– А ведь я так боялась всегда, что…
– Да ведь Игнат и Валентина – настоящие люди…Я надолго, наверно, запомню, какое лицо было у тети Вари, когда она смотрела в окно вагона на нас с Татьяной.
Уже вышли с вокзала, вдруг Татьяна потянула меня за руку назад. Я сначала ничего не мог понять, просто двинулся за ней. Только когда Татьяна взяла с барьера бланки для телеграмм, села за стол, а я сам сел рядом с ней, понял, что Татьяна просто искала телеграф. Она стала писать телеграммы, а я не мог смотреть, что она пишет, вращал головой по сторонам, хоть, правду сказать, и не видел ничего. Татьяна подвинула мне оба бланка, на них было написано одинаково: «Мы решили пожениться. Татьяна». Протянула ручку. Она была деревянной и сильно запачкана в чернилах. Я долго рассматривал ее и так, и сяк, пока понял – на обоих бланках приписал свое имя. Подвинул их по столу так же, как Татьяна до этого, вдруг увидел, что у нее в руке – еще один бланк, она держала его обратной стороной ко мне. Очень мне хотелось спросить: а кому третья телеграмма? Или хотя бы посмотреть на Татьяну, но я опять не смог сделать ни того, ни другого. Бланк шевельнулся, перевернулся текстом ко мне, я прочитал: «Мамочка, родная, помнишь прошлое лето, когда у меня была вывихнута нога? Мы лежали с тобой на сене, и звезды были рубиновые? Так все и вышло, как я мечтала! Танька».
Татьяна пошла сдавать телеграммы. На полу была кафельная плитка, серо-синяя, а в углах – красные плиточки… Начал считать, сколько их от барьера до барьера. Оказалось, сорок шесть. А сколько, интересно, в длину? И увидел Татьянины ноги передо мной, встал. Только я теперь почему-то никак не мог взять Татьяну за руку, как раньше. И она, не оглядываясь, шла впереди.
И по Невскому к дому мы шли также друг за другом, опять как в туристском походе, и я даже снова вспомнил про «консервные баночки»…
– А вот и наши молодожены! – услышал я Венкин голос.
Поднял голову. Гусь держал Лямку под руку, а сбоку стоял Венка, тоже держал под руку какую-то девицу.
– Хорош! – сказал Венка. – Прямо с похорон бежит на собеседование.
– А что же ему было делать? – рассудительно спросил Гусь. – Ведь день-то – последний оставался.
– Ой, как интересно! – сказала девица, и тут я рассмотрел, что рот у нее – как у кашалота, а зубов в нем – видимо-невидимо.
– Познакомьтесь, – сказал Гусь, – тоже Татьяна.
Мы с Татьяной по очереди пожали руку этой девицы, и совершенно неправдоподобным мне показалось, что у нее может быть такое же имя!
– Поймал все-таки свою жар-птицу, Иванушка-дурачок?! – сказал Венка.
Татьяна взяла меня за руку, и мы пошли.
Увидел крыши внизу, и только поэтому понял, что мы дома у Татьяны.
10
В те несколько минут, что мы с Татьяной сидим по утрам за столом, успеваем поговорить глазами. Несколько потому, что больше времени отнимает покупка продуктов и приготовление пищи, а сама еда – нечто мгновенное, измеряемое чуть ли не секундами.
Татьяна берет рюмку, в которой стоит яйцо, начинает постукивать по нему ложечкой, потом очищает скорлупу. Я делаю то же самое. Поскольку мы все время поглядываем друг на друга, то Татьяна успевает
