настороженно.
— Нет-нет, ничего не было! — лепетал Юра.
Он уже успел испугаться.
— Ничего не было, говоришь? А это что? — И Дива развела руки, призывая Юру посмотреть на свою наготу. — Ты хотел воспользоваться тем, что я сплю?
— Выслушай меня! Ничего я не хотел…
— Не ври! Ты воспользовался, я вижу! Почему мне вечно попадаются уроды, которые хотят мною воспользоваться?! — не унималась Дива. — Ты, оказывается, обычный негодяй, а я думала — хороший парень.
— Да послушай меня, Дива! — взмолился Юра. — Я не негодяй. Я просто не понял…
— Чего ты не понял? Все ты понял!
— Я думал, я тебе нравлюсь.
— ТЫ нравишься МНЕ?! — надменно засмеялась Дива. — Посмотри в зеркало, как ты можешь нравиться МНЕ?!
Юра вобрал в грудь воздуха, но не смог ничего ответить и пулей вылетел в кладовку со штурвалом.
Там он ничком упал на топчан, сжался в комок и обхватил руками колени. В соседней комнате воцарилась полная тишина. Юра был в отчаянии. За грязными стеклами веранды происходило рождение солнца, день отделялся от ночи, вода от суши, из глины появлялся первый человек, молодой Бог гроздями рассыпал звезды по небосклону и радовался тому, что видел. Но Юре было на это наплевать. Он лежал на топчане и отчаянно жалел себя. Тут открылась дверь, и на пороге появилась Дива со слезами раскаяния на глазах. После первой вспышки гнева ей вдруг пришло в голову, что Юра, вообще-то, не похож на обычного негодяя. Войдя, она секунду постояла, глядя ему в глаза, потом скинула маечку и улеглась на топчан. Они не произнесли ни единого слова. Под скрип капитанского штурвала, в первых лучах только что рожденного солнца они нетерпеливо занялись любовью. Первое соитие на девственной планете. Они были нежны и внимательны друг к другу, как два ангела.
Никита при виде бунтарского поведения Волошина расхохотался и стал кричать:
— Да! Да! Да!
Он шумно спустился с горки к хороводу богемных граций. Ему чудилось, будто он видит Цветаеву с Мандельштамом, Алексея Толстого в обнимку с Николаем Гумилевым и еще каких-то, не столь ему знакомых поэтов Серебряного века. Его мозги плавились. Ему вдруг стало страшно смешно.
— Ты кто? — протрубил Волошин.
— Волошин! — сказал Никита и выпятил живот.
— Это я Волошин! — Толстяк взорвался громоподобным смехом. — Эй ты, самозванец, — сказал он, насмеявшись, — вина будешь?
— Я буду пить вино! — закричал Никита. — Я буду пить вино заживо, как небожитель!
Человек, похожий на Маяковского, протянул ему бутылку. Никита приложился к горлышку и сделал несколько больших глотков. Волошин был в восторге. Они все пересмеивались с Никитой и никак не могли успокоиться, вздыхали, кряхтели, смахивали слезы и хватались за животы.
— Волошин! — закричал опять Никита. — Скажи мне истину, Волошин!
Толстяк зашелся в хохоте.
— Какую истину тебе сказать, посланник утра?
— Скажи мне истину мира, Волошин, ты ведь знаешь ее, Волошин!
Волошин задумался на секунду, а потом изрек:
— Хорошо ходить без трусов!
— Это и есть истина мира?! — завопил Никита в страшном возбуждении.
— Да, — отвечал Волошин, — хорошо ходить без трусов. Это и есть истина мира! Иди и проповедуй!
— Пойду и буду проповедовать, Волошин! Спасибо тебе, Волошин! Спасибо вам, грации!
Грации закивали. Волошин давился от смеха и махал рукой. Никита побежал к домику, карабкаясь все выше и выше. Когда взобрался на горку, он увидел Сашу. Она с криком бросилась к нему в объятия.
— Слава Богу, Никита! Я уж думала, что никогда тебя не увижу!
— Куда ты пропала? Я тебя искал.
— Никогда не поверишь, я была в параллельном мире, в стране великанов, меня показывали народу как диковинку, еще там были драконы, которые пили кровь слонов…
Саша крепко прижималась к Никите, а он гладил ее по голове.
— А я видел Волошина, представляешь?! — сказал он. — Живого.
— И какой он, Волошин?
— Офигенный, совершенно офигенный весельчак!
Никита отстранил Сашу и посмотрел ей в глаза.
— Слушай, — сказал он. — Я начинаю понимать: все это безумие как-то связано с домиком, там есть какой-то механизм выхода в параллельные миры…
— Ты что, действительно в это веришь?! — сказала Саша и смущенно улыбнулась.
— Нет, конечно! — Никита снова прижал ее к себе, и они оба засмеялись.
— Пошли в дом, посмотрим, что с Дивой и Юрой.
— Даю голову на отсечение, — сказал Никита. — Они спят и ничего даже не подозревают.
В доме все действительно было на своих местах. На столе стояла пустая кастрюля, в пепельнице из панциря черепашки валялись окурки, рядом стояла пустая бутылка вина. Дива с Юрой спали на матрасе посреди комнаты, а в окно смотрело яркое солнце.
— Спят, касатики! Интересно, есть тут кофе? — сказала Саша. — Я бы не отказалась от кружечки кофе.
— Чайник точно есть, — сказал Никита и поставил чайник на огонь.
Проснулся Юра. Он потянулся и буднично поприветствовал Сашу с Никитой:
— Здорово!
— Здорово-здорово! Как спалось? — спросила Саша как бы невзначай.
— Отлично, — ответил Юра.
— Отлично? — переспросил Никита, и они с Сашей переглянулись. — Вставай, Юрец, будем кофе пить!
— «Кофе пить — в грязи валяться», — запел Юра.
Вдруг дверь халупы распахнулась. На пороге стоял немолодой парень, загорелый, как кирпич, а рядом — старик Хеннесси.
— Вот эти ребята тебя искали, — сказал Хеннесси.
— Привет! — сказал парень и обвел всех добродушным взглядом, но вдруг заметил кастрюлю на столе. — Эй! — заволновался он. — Вы чего с кашей сделали?!
Торопливо подойдя к столу, он заглянул в пустую кастрюлю.
— Так это вы Пол? — спросила Саша.
— Вы чего, съели кашу?! Хеннесси, посмотри, они сожрали всю кашу! Ну вы охренели совсем?!
— Простите, — сказал Никита, — но мы были очень голодны.
— Блин! — убивался парень. — Ничего оставить нельзя! Нет, ну посмотри на них! Всю кашу! Это же был стакан конопли, не меньше! Хеннесси!!!
Парень чуть не плакал. Хеннесси посмеивался:
— Ладно, наваришь еще, зато, смотри, ребят накормил!
— Да я не против, но хоть бы оставили немножко, блин!
— Не психуй, мы все живем в эпоху…
— Да знаю я, Хеннесси: мы живем в эпоху поврежденного естества.
— Вот именно!
Оказалось, что парня, которого так бесцеремонно объели Никита, Саша, Юра и Дива, тоже звали Пол. То есть по паспорту он, конечно, был Пашей, но Пашей, кажется, звала его только покойная бабушка. Для
