без веры в Бога. Она объединяет в одном и том же стремлении верующего и агностика. Чтобы чествовать добродетель нет нужды ни в какой теологии. Кантианская мораль дает возможность основать систему, которая столь же могущественна, что и религиозная крепость, но не обладает недостатками клерикализма. Она устанавливает универсальные принципы. На этом основании Кант и почитается у меня дома во Франции, как в Университете, так и в Республике. Его мораль обращается к человеку как таковому, и нам это нравится.
А что же женщины?
Это не шутка. Как быть с разнообразием людей? Канта интересует человечество во всем его многообразии, со всеми его подразделениями: мужчины и женщины, душевно здоровые и душевно больные, дикие и цивилизованные.
Возьмем, к примеру, последнее из названых подразделений. Кант знает дикарей. Точнее говоря, он слышал о них. Его лекции по географии, представляющие собой компиляции сведений, которые он черпал из газет и отчетов о путешествиях, — полны поразительных замечаний. Вот лишь некоторые отрывочные выписки, которые я выборочно сделал с его страниц: “Одна нация в Америке вдавливает своим детям голову до плеч, так что кажется, будто они не имеют шеи.[...] Их [готтентотов из мыса Доброй надежды] грубость превосходит всё. Запах этих людей доносится уже издалека. Своих новорожденных детей они сами обильно мажут коровьим навозом и так укладывают их на солнце. [...] Родители [у эскимосов], когда они становятся старыми, устраивают званый обед и велят своим детям себя задушить, однако же никогда не умирают от своих собственных рук”. Итак, даже в этих широтах стоит доносить голос долга!
Что касается подразделения на душевно здоровых и душевно больных, то тут он припас кое-какой сюрприз, ибо позже мы увидим, что себя самого Кант вообще-то причисляет не к первой, а, скорее, к последней категории, как ипохондрика и меланхолика.
И, наконец, подразделение мужчина/женщина. У нас перед глазами словно проходит хромающее человечество. По дороге цивилизации и культуры оба пола маршируют не в ногу. Чтобы убедиться в этом, нужно оставить в стороне три строгие “Критики”, и обратиться к менее значительным и менее авторитетным работам, взять, к примеру, “Антропологию с прагматической точки зрения” или “Наблюдения над чувством прекрасного и возвышенного”, не забывая про “Замечания” к “Наблюдениям”. Тут мы читаем о женщинах следующее:
“Женщине, у которой, как у г-жи Дасье, голова полна греческой премудрости или которая подобно маркизе Шатле ведет ученый спор о механике, не хватает для этого только бороды”.
“Я не думаю, чтобы прекрасный пол руководствовался принципами”.
“Некоторые женщины злоупотребляют тем правом, который предоставляет им принадлежность к женскому полу, — быть невежественным.”
“Мужчину легко узнать, женщина же не выдает своих тайн, хотя чужие тайны (ввиду ее словоохотливости) она хранит плохо”.
“Смех есть нечто мужское, а плач нечто женское”20.
И так далее. (
Я думаю, что у некоторых из Вас эти цитаты могли вызвать замешательство. Но я прошу Вас не слишком торопиться и не выносить пока своих суждений. Чтобы разобраться во всем этом, следует, прежде всего, включить Канта в философскую традицию.
* * *
Для меня кантианство — это скорее способ жизни, нежели учение. В большей степени совокупность жестов и поступков, нежели собрание текстов или система понятий.
Мыслить — значит вести жизнь мыслителя. Есть слово, в котором это определение находит свое выражение. —
Жить без женщины — это аскеза. Ровно как и жить с женщиной.
Что касается правил жизни, то под них подпадает также вопрос совместного обучения. Стоит ли в философскую школу допускать женщин? В каком качестве? В качестве жен, подруг или возлюбленных? В античности ответы на этот вопрос давались разные, в зависимости от оттенка той или иной философии.
Римский стоик Музиний написал сочинение под заглавием “Почему философу стоит жениться?”, в котором он объясняет, что жить согласно природе и разуму — значит жить в супружеской паре.21 Мудрецу больше чем кому-либо другому надлежит следовать долгу супружества. А в пятом столетии грек по имени Гиерокл заявлял, что люди — это “парно живущие животные” и что брак “для нас, если ему не препятствуют какие-либо обстоятельства, является императивом”.
Но следует согласиться, что эта традиция гамофилии22 в греческой и древнеримской философии представляет собой меньшинство. Эпикурейцы и киники были против брака. Среди платоников постоянно повторяли один и тот же анекдот про бранчливую мегеру Ксантиппу, которая была женой Сократа. Первые христианские философы также весьма скептично относились к тому, что они называли “ярмом брака”. Святой Павел опасался, что стремления плоти могут отвлекать супругов от молитвы... Эпиктет приводит в своих “Беседах” устрашающий список супружеских обязанностей: кипятить воду, провожать детей в школу (нельзя было позволять им идти одним, ведь вокруг было столько педерастов), оказывать услуги тестю, покупать своей жене шерсть и масло, предлагать ей кров и питье. Горшки и выводок детей! Попробуй тут пофилософствовать! О сексуальных обязанностях уж вообще промолчим... Ибо жене принадлежит тело супруга, а не наоборот. А женское желание — это закон.
Однако же, философия — это деятельность, которая занимает все время жизни, полностью. Как писал Сенека Луцилию: “Не думай, что ты можешь заниматься ею только в свободное время.”. Девятью столетиями позже тот же самый урок давала Элоиза своему возлюбленному Абеляру: “Отвлечься от философии хотя бы на мгновение — значит почти то же, что отказаться от нее. Если вы ее прервете, она вас оставит”. Один мой знакомый пианист как-то сказал мне: “Если я не играю один день, то по моей игре я замечаю это сам. Если я не играю два дня, то это замечает публика.” То же самое относится и к философии. Я сослался тут на Элоизу, однако этого еще недостаточно. Вы знаете историю ее трагической любви к философу Абеляру. Вы знаете, что этот мыслитель XII-го столетия — который являлся основателем Quartier latin, где он собирал своих учеников и поклонников, — в один момент испортил свою блестящую карьеру, влюбившись в Элоизу — прекрасную образованную девушку, которая была на двадцать лет его моложе. У Абеляра была одна разумная идея — любовь с этой юной особой; и одна глупая идея — намерение на ней жениться. Первому предложению Элоиза очень обрадовалась, второе ее рассердило. Жениться? Она отказывалась, ссылаясь на святого Иеронима, на святого Павла, на Теофраста и Цицерона. Тяжелый урок в философии, который напомнил “галльскому Сократу” — такое прозвище дали Абеляру — о его долге. “Разве не стыдно и не досадно: мужчину, которого природа произвела для всего мира, подчинить одной единственной женщине и склонить его под подлое ярмо?”, возмущалась Элоиза, которая вовсе не была женоненавистницей, а просто имела пессимистическое представление о браке (“Женщины всегда были способны приводить великих мужчин только к руинам”).23 Но Абеляр — это великий мужчина, по меньшей мере потенциально. И именно женщина должна напоминать ему об обязанности соблюдать безбрачие!
Если я задержался на этой прекрасной истории немного дольше, то потому, что во времена Канта образ Элоизы все еще был актуален. Хотя Элоиза умерла в 1164 г., она все еще продолжала жить в творчестве одного автора, которым Кант восхищался больше всего, — Жана-Жака Руссо, давшему одному из своих самых известных произведений заглавие “Новая Элоиза”. К Элоизе XII-го столетия его сюжет имеет мало отношения. Руссо изображает странное трио, состоящее из Юлии, ее возлюбленного Сен-Прё и ее супруга мсье де Вольмара, живущих вместе в совершенной и невинной дружбе, — все трое добродетельные до мозга костей. Это довольно мало согласовывается с теми жалкими условиями, в которые в своей реальной жизни поставил себя Руссо в своих отношениях с противоположным полом. Он решился сожительствовать с одной “простодушной” женщиной по имени Тереза Левасёр, родившей ему пятерых детей, всех из которых он от себя удалил. Сплошные противоречия! Спутница, да, но только при условии, что она необразованна. Пара, да, но только чтобы не нужно было воспитывать детей. Я не собираюсь тут
