Маргарита. Четырех колод хватит, даже если придут господин кюре и господин мэр с помощником.
Входит Феликс и зажигает свечи в канделябрах.
Об заклад готова биться, что бедняжка Полина и на этот раз не выйдет замуж. Милая моя девочка! Если бы ее мать, покойница, знала, что не ее дочь тут хозяйка, — она бы в гробу перевернулась. Я только затем и не беру расчета, чтобы утешать ее, ходить за нею.
Феликс
Маргарита. Нет, на барина.
Феликс. На генерала? Да что вы! Он ведь святой.
Маргарита. Святой, да слепой.
Феликс. Скажите лучше — ослепленный.
Маргарита. Вот это вы правильно сказали.
Феликс. У генерала только один недостаток: ревнив.
Маргарита. И вспыльчив.
Феликс. И вспыльчив — это одно и то же. Как только у него явится подозрение, он уже рубит сплеча. Поэтому-то он в свое время двух человек уложил сразу на месте. Что и говорить, такой нрав приходится тушить... ласками. Барыня его и тушит. Дело нехитрое! Вот она, ласкаясь, и нацепила ему, как норовистому коню, шоры: что по сторонам делается, он не видит, а она еще твердит: «Друг любезный, смотри только прямо перед собой». Вот оно как!
Маргарита. А, так вы, вроде меня, считаете, что женщина тридцати двух лет от роду может любить мужчину, которому под семьдесят, только с тем расчетом... У нее свои виды!
Рамель
Феликс. Какие там виды? Никуда она не выезжает, у себя никого не принимает.
Маргарита. Ну, такая и на обухе рожь смолотит! Она у меня отняла ключи... А покойница барыня все мне доверяла! А знаете, почему отняла?
Феликс. Еще бы! Денежки копит!
Маргарита. Да, целых двенадцать лет копит и барышнины проценты и доходы с фабрики. Вот потому-то она и тянет со свадьбой милой моей девочки, а то, как та выйдет замуж, придется с ее капиталом распроститься.
Феликс. Да, ничего не поделаешь, таков уж закон.
Маргарита. Да я бы ей все простила, лишь бы только барышне жилось счастливо. Дня не бывает, чтобы я не застала бедняжку Полину в слезах, спрашиваешь, что с нею, а она: «Ничего, говорит, добрая моя Маргарита, ничего».
Феликс уходит.
Все ли я приготовила? Ломберный стол... свечи... карты... кресла...
Рамель. Не пугайтесь, Маргарита.
Маргарита. Вы все слышали!
Рамель. Не бойтесь. Хранить тайны — моя обязанность. Я — прокурор.
Маргарита. Ой!
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же, Полина, Годар, Вернон, Наполеон, Фердинанд, Гертруда и генерал.
Гертруда
Маргарита
Годар. Ба! Ба! И господин прокурор!
Генерал. Прокурор? У меня в доме?
Гертруда. Прокурор?
Генерал
Рамель. Я просил моего друга... господина Фердинанда Map...
Фердинанд делает ему знак; у Гертруды и Полины вырывается испуганный жест.
Гертруда
Рамель. Фердинанда де Шарни, которому я сказал о причине моего приезда; я просил его не сообщать вам обо мне, чтобы вы спокойно пообедали.
Генерал. Фердинанд — ваш друг?
Рамель. Друг детства; мы с ним встретились тут, в аллее. Когда видишь товарища после одиннадцатилетней разлуки, кажется — век не наговориться, и я виною тому, что он опоздал к обеду.
Генерал. Однако, сударь, чем я обязан вашим посещением?
Рамель. Жану Нико, по прозвищу Шампань, вашему мастеру. Его обвиняют в убийстве.
Гертруда. Но, сударь, наш друг, доктор Вернон, установил, что жена Шампаня умерла естественной смертью.
Вернон. Да, да, от холеры, господин прокурор.
Рамель. Правосудие, граф, доверяет только своим экспертам и своим доказательствам. Напрасно вы опередили нас.
Феликс. Барыня, прикажете подавать кофей?
Гертруда. Погодите.
Генерал. Но почему преступление, якобы совершенное Шампанем, бывшим солдатом, за которого я охотно поручусь, привело вас в мой дом?
Рамель. Вы узнаете об этом, когда приедет судебный следователь.
Генерал. Благоволите присесть.
Фердинанд
Рамель. Ради такой прелестной девушки можно и жизнью пожертвовать.
Гертруда
Рамель. Положитесь на меня.
Генерал
Рамель. Именно необходимо. Я приехал сюда сам для того, чтобы графиню не успели предупредить, о чем ее будут спрашивать.
Генерал. Моя жена в чем-то замешана? Это оскорбление!