наличии я уже имел возможность убедиться.
Она пожала плечами.
Я подумал; «Неужели соблазнила Котю? Жалкого, убогого, почти старика. Как иначе могла втянуть его в это дело? К тому же бесплатно».
От этой мысли стало не по себе. Слишком невероятной, слишком мерзостной была представленная картинка. Но другого объяснения ее уверенность в участии Коти не имела.
— Ты плохо его знаешь, — сказал я. — С Котей договариваться — гиблое дело. Так что, думаю, зря старалась…
— Ты дурак, — спокойно сказал она. Спокойно и презрительно. Поняла, о чем я подумал.
Ответ ее снял с души камень. Не знаю, как ей удалось заставить Котю, но я сразу поверил, что мои догадки ошибочны.
Если все так, как она говорила, план был вполне реален. От него дурно пахло, но в моем положении это не имело значения. Эта шустрая дамочка давала мне шанс заработать пятьдесят тысяч долларов. Давала шанс спасти Ольгу Что, кроме благодарности, имел я право испытывать в тот момент к Шрагиной? Разве что — подозрительность.
— Тебе не жалко пятидесяти тысяч? — спросил я.
— Они тебе тоже нужны, — заметила она.
Внимательно посмотрел на нее. Впрочем, еще муженек пооткровенничал, что некие общие знакомые распространялись на мой счет.
В начале сегодняшнего разговора Шрагина упомянула о подруге, якобы написавшей пресловутое письмо. Но об Ольге подруга знать не могла.
— С чего ты решила, что мне нужны деньги? — спросил я.
— Разве не права?
Понял, что не скажет. Вспомнил о сегодняшней встрече во дворе онкоцентра. К кому-то же она шла. Скорее всего информация оттуда.
— Почему обратилась именно ко мне?
— Подруга рассказала. Она следит за твоими передачами. Знает, что ты бывший игрок, и уверена, что приличный человек.
Я вспомнил, как в свой первый приход Шрагина попыталась задеть меня: «Поменьше благородных выкрутасов в ваших передачах». Спросил:
— Она действительно автор письма?
— Да. Но кто — не спрашивай. Она запретила говорить.
Что ж, может быть, сообщница стала наконец искренней. Судя по тому, что иногда откровенно уклоняется от ответов, старается не лгать. Но если даже и лжет…
Я ничем не рискую. Рискует она: могу потеряться с деньгами. Конечно, этого не сделаю, но странно, что ее это не беспокоит. Не может быть, что такая уверенность во мне — всего лишь со слов подруги. Наверняка наводила и более серьезные справки.
Это уже не имело значения. Пусть у нее сомнительные подруги и какие угодно отношения с супругом. Это ее личное дело. Главное, что она дала нам с Ольгой надежду.
Еще какое-то время мы оговаривали нюансы завтрашнего плана. Расстались вполне по-деловому, договорившись встретиться завтра вечером у меня. Поделить первые поступления и разработать следующий этап материального уничтожения ее семьи.
В отличие от прошлого вечера, когда, оставшись один, ощутил беспокойство, в этот раз после ее ухода я чувствовал себя вполне сносно. Для этого были основания.
Конечно, несколько вредили настроению размышления о взаимоотношениях супругов Шрагиных. Обидно было за мужика. Я в который раз думал, как случается, что толковые, ворочающие делами мужчины загоняют себя в такую ситуацию. Связываются черт знает с кем. Не просто связываются — связывают жизнь. Неужели не видят? Или не хотят замечать.
«Нет уж, — думал я уже в постели, ровняя дыхание. — Лучше всю жизнь — в холостяках. Или не спешить, дожидаться такую, как Ольга».
Сделал еще несколько правильных вдохов… И вдруг, как уколотый, резко сел. Невероятная мысль спицей прошла через мозг и ткнулась в сердце: «Что, если Ольга решила кинуть меня на пятьдесят тысяч долларов? Так же, как эта артистка Шрагина своего мужа».
ГЛАВА 9
Я забылся сном только под утро. Чем дольше анализировал догадку, тем более вероятной она казалась.
Вспоминал улики, которые раньше воспринимались как ничего не значащие развлекающие мелочи. Например, нахальноватые заявления Ольгиной подруги, мечтающей подцепить денежного мужика. Или праздное обсуждение в компании проблемы: стоит ли быть женщине финансово независимой. Я тогда ехидно глянул на отмалчивающуюся Ольгу, взглядом полюбопытствовал: ты как? И она ответила тоже взглядом: не интересно. Вспомнил, как сорвался командировочный круиз, в который мы должны были идти вместе. Ольга тогда явно расстроилась. Но никак не проявила огорчения. Только вроде как успокоила:
— Еще успеется.
Накрутив себя, спохватывался: бред, Ольга на такое не способна. Я, слава богу, повидал женщин.
И повернувшись на другой бок, вновь возвращался к подозрениям.
Вспоминал ее бессмысленный интерес к ювелирным и меховым магазинам. И то, как она его оправдывала:
— Что ты хочешь? Я же — женщина.
А ее интерес к Америке… Что, если нашла вариант проникнуть в этот, описанный восторгами знакомых заповедник для мечтателей и неудачников…
Все получало объяснение. В том числе и намек ведущего Ольгу врача на то, что лечиться желательно в Штатах и что визу скорее всего откроют только нуждающейся в лечении.
Вспоминал и врача — Григория Давидовича, которого пациенты называли между собой Гошей. Молодого, уверенного в себе парня — мужчину с физиономией бабника, привыкшего использовать служебное положение. Этот Гоша способен на такую постановку.
Игла, прижившаяся во мне, не давала мыслям возможности течь спокойно, без болезненных, гневных толчков.
Если догадка верна, то все в моей жизни сыпалось, как в шкафу, опрокинутом набок. И не хотелось, было противно даже заглядывать в этот перевернутый шкаф, разбирать кавардак. Но без этого было не обойтись. Нужно было выяснить, что стало с дорогим мне содержимым.
И несмотря на боль и негодование, охватывающие меня, я чувствовал… облегчение.
Словно в том же шкафу в фарфоровой посудине жил злой джинн, и сейчас, когда посудина разбилась, ему придется убраться.
Ольга здорова. Пусть — предала, пусть мы не будем вместе. Это болезненно, но не так уж ново. И точно лечится временем. Как бы жил, если бы не сумел спасти ее? Нет уж, лучше пусть кидает…
Или не лучше?
Бессмысленное, неблагодарное занятие — выбирать, какой из двух тяжких вариантов больше по душе. Тем более когда выбор ничего не решает. Но право знать, как все обстоит на самом деле, осталось за мной.
Проснувшись, с удивлением вспомнил ночную галиматью. Как такое могло взбрести в голову? Понятно как. День был тяжкий, да еще эта Шрагина навеяла…
Не спешил вставать. Повспоминал другие приятные мелочи-улики. То, как Ольга подкрадывалась ко мне, читающему или смотрящему телевизор, и терлась щекой о плечо. Как тихо, не обижаясь, оставляла в покое, если понимала, что мешает. Вспоминал неизменную щенячью улыбку на ее лице при пробуждении и
