Навек замолкнем, вдоль дорог распяты,
Иль под молитвы на кострах сгорим.
А уцелеют серые, как дым,
Казенные бетонные догматы,
Бумажные цветы да казематы,
Да некий свет, обещанный слепым...
Не зря по Праге скрежетал металл:
Он всех, кто не оглох, предупреждал
О приближеньи времени такого,
Когда опять под триумфальный звон
Рабы рабов обрубят цепь времен,
И память не сумеет влиться в слово.
4
И память не сумеет влиться в слово
У тех, кому прозренье не дано,
Кто прошлого туманное окно
Сменить на мир бескрайний не готовы,
Кому звучанье языка иного
Немыслимо, враждебно и темно —
Тот золотит картонные оковы,
И уксус принимает за вино.
А нам, презревшим тесные берлоги,
Понятны и близки любые боги,
Любые листья на любом стволе.
В Стамбуле турком быть, в Афинах — греком,
Не быть никем. Быть просто человеком.
Мы всюду дома, только б на Земле.
5
Мы всюду дома. Только б на земле
Вновь идолов живых не наплодили,
Чтоб нас заставить кланяться горилле
И втихаря летать на помеле.
Нет, лучше в честном кожаном седле
Провековать, глотая тучи пыли...
А те, кто лбы об стену не разбили —
Пусть дышут, если дышится в петле.
Похлебка есть для каждого раба:
В ней — долг и честь, в ней — вера и судьба...
Она, по счастью, мало нам знакома,
Но и понюхав — не избыть стыда!
А потому — дай Бог, чтоб никогда
Нам не грозил цепями призрак дома.
6
Нам не грозил цепями призрак дома
Не потому, что нет его для нас,
А потому, что вдруг, в какой-то час
Чужое можно предпочесть родному.
Ведь не равна одна страница тому,
И перечитывай хоть в сотый раз —
Нет больше пищи для ума и глаз,
Одно лишь утешенье, что знакома.
Прав был Улисс и жалок был Эней:
Я верую в сожженье кораблей!
Пусть мачты вспыхивают, как солома,
Пока леса растут и есть топор —
Мы всё плывем, благословя простор,
И верою в самих себя ведомы.
7
И верою в самих себя ведомы,
Мечтая, не идем в рабы к мечте.
Смысл жизни, обретенный в пустоте,
Не уложить в простые аксиомы.
Любым векам и странам мы знакомы:
Живет апокриф странный на листе
Старинного пергаментного тома,
И кто-нибудь, открыв страницы те,
Прочтет о серых ангелах преданье:
Мы — не жрецы, не жертвы для закланья,
Мы навсегда верны одной Земле.
Рай нас отверг, и серный ад не принял.
Мы — средь людей. Отвеку и поныне
Ни свету мы не отданы, ни мгле.
8
Ни свету мы ни отданы, ни мгле,
И под аркан не подставляем шею.
Умеем все терять, и не жалеем,
Хоть втайне и мечтаем о тепле.
Но соль морей не сохнет на весле:
Ветра по расписанию не веют,
Отечества пророки не имеют,
И птица не завидует пчеле.
Omnia mea — мысли, краски, звуки,
Да женские ласкающие руки —
Иных от жизни нам не надо благ,
И суета сует так мало значит!
Пускай свистят нам вслед, пускай судачат,
Пускай рядят хоть в шутовской колпак!
9
Пускай рядят хоть в шутовской колпак —
Мы сами балагану знаем цену:
Скрипучую раскрашенную сцену
Преображаем, как бездумный маг,