И ее доверия не оправдал. Теперь и на машине к бабушке не поеду, потому что не заслужил.
Вот так, бывало, разжалобит своего отца и сухим из воды выйдет.
А когда ему удавалось заработать четверку — и такое изредка приключалось, — то еще за квартал от дома начинал орать:
— Оправдал! Оправдал! Оправдал! Ничего не скажешь, хорошая лиса!
Он нес чепуху и про Последнюю улицу. Конечно, лгал тем, кто на ней сроду не бывал.
Будто бы Последняя улица самая длинная на всей планете. Если его послушать, то собак Последняя улица кормит рыбой, как где-нибудь на севере, а все мальчишки, как на подбор, боксеры.
Каждый человек — целый мир.
Мелко накрапывал дождь. Хаким Садыкович накинул на себя плащ, напялил на голову старую шляпу. Жена не стала допытываться, зачем он одевается и куда направляется.
В такую непогоду ему не сидится дома, так же как и в буран и в ливень.
Уже на улице, под дождем, он подумал: «Зря не взял зонт». Но возвращаться ему не хотелось. Когда человек спешит, разве он думает об удобстве?
Зеркальная гладь улицы под моросящим дождем начинает жить новой жизнью. В такой час, будто весь мир, опрокидывается, и ты под своими ногами вдруг замечаешь тучи, силуэты домов, призрачные тени машин. Такое открытие возможно лишь тогда, когда ты очень уж любишь дождь.
Сегодня в нем молчит художник, беззаветно преданный природе, восторженный ее сын. Просто по улице спешит озабоченный человек. Все началось со звонка Нафисы, секретаря райкома комсомола: «По вашей просьбе на Последнюю улицу посылали двух вожатых, оба вернулись ни с чем. Обижаются, что ребята трудные, и вообще отказываются с ними работать. Я понимаю, конечно, никуда не годных детей нет, но все же…»
«Мы в их возрасте не умели отказываться от вожатых, — подумал судья, вспоминая свою юность. — Мы принимали всех подряд, кого нам присылали. Может быть, мы в то время получали таких вожаков, каких мы сами заслуживали?»
А каких вожатых заслуживает нынешнее поколение подростков?
Хаким Садыкович еще не представлял себе, с чего начнется его разговор с Земфирой, Азаматом и другими. А поговорить с ними надо.
Есть отчего прийти в смятение. Кто это утверждал, что «каждый человек — это мир, который с ним рождается и с ним умирает»? Мысль яркая, блестящая, но… спорная. Почему вместе с человеком должен умирать весь его мир? Ради чего он жил?
Подобный вопрос он не стал задавать Земфире, когда переступил порог дома своего однополчанина. В ее возрасте, наверное, еще не принято говорить на абстрактные темы. Тринадцать лет — никудышный возраст для философских споров.
— Где наш бабасик? — спросил он, раздеваясь.
— Шатается по магазинам, — по-взрослому ответила внучка. — Но вы присаживайтесь. По-моему, под таким дождем не задержится. Тем более он знает, что дома его ждут пельмени.
Пока она делала пельмени, Хаким Садыкович осторожно стал выспрашивать про ребят, про то, что происходит на Последней улице. Он еще не знал, с какой стороны ему подойти к интересующей его теме.
— Ха! — вдруг засмеялась Земфира. — За то время, пока вас не было, мы тут забраковали двух вожатых.
— Да ну! — удивился Хаким Садыкович. — Чем они вам не угодили?
— Одна, которую мы прозвали Красным беретом, ничего не умеет делать. А второй такой болтун, такой болтун…
— Вам не нравятся люди, которые ничего не умеют делать и которые зубы заговаривают? — подмигнул Хаким Садыкович.
— Еще мы не любим лжецов…
— Понятно, — живо согласился Хаким Садыкович. — А меня, например, взяли бы в вожатые?
Хотя он спросил словно в шутку, но Земфира задумалась.
— Зачем вам с нами возиться? — проговорила она. — Кроме того, мы без испытания никого не берем.
Он все еще пытался перевести разговор в шутку.
— Если непременно надо испытать, я согласен… Девчонка замотала головой:
— Если ребята на первый случай попросят вас защитить футбольные ворота? Ей-ей, вам не удержать мяча. Борис-Кипарис как пить дать забьет левой ногой. По этой части он большой мастак. Если, допустим, дадите промах, вас будут называть «мазилой» да «разиней»! Разве вам захочется получать какие-то клички?
— Вот что, Земфира, — проговорил судья, уже перестав улыбаться. — Мне надо поговорить с ребятами. Собери-ка их завтра так часам к восьми, ладно?
Кто сказал, что Синяк плачет?
Как только Азамат узнал, что Седой напрашивается в вожатые, даже не стал разговоры разговаривать, только махнул рукой.
— Ни за что! Почему же?
— Как не понимаешь, он же засудил моего Самата!
— Я же ему обещала, что соберу ребят. Тебе же ничего не стоит прийти. Будешь сидеть и молчать. Если не понравится, как он будет говорить, поднимешься и уйдешь.
Мальчишка заупрямился.
— Я не желаю с ним встречаться. Я лучше к братану схожу, еще ни разу его не навещал…
Азамат во всю прыть пустился домой. Перескакивая через три ступеньки, он ворвался в дом.
— Бабуся, дорогая, милая, родная, — проговорил он, влетая на кухню, — испеки, пожалуйста, завтра семь беляшей.
— Зачем тебе ровно семь?
— Я решил навестить Самата, а к нему без семи штук лучше не являться. Его не так-то легко чем- нибудь насытить.
— Ты забыл себя и меня, — упрекнула бабушка.
— Пусть будет двадцать одна штука, — великодушно решил Азамат.
…Это говорить только легко — испеки беляши. Пока месили тесто да готовили мясо, прошло немало времени. Азамат изо всех сил старался помогать бабушке, но главным образом — советами.
Между тем ребята то и дело появлялись во дворе. Они, будто сговорившись, расспрашивали, сколько беляшей испекут. Как только выясняли, что запланирована двадцать одна штука, так мигом исчезали.
Давненько Азамат не едал таких вкусных беляшей. С непривычки, наверное, справился только с пятью, больше не лезло, поэтому два оставил про запас, на ужин.
Бабушка не только приготовила узелок с передачей, но и подробнейшим образом проинструктировала, как вести себя во время свидания, и что сказать Самату, и на что обратить внимание.
— Раньше вечера меня не жди! — проговорил Азамат, выходя на крыльцо.
На улице ждал его приятный сюрприз. Взглянув на друзей, он неуверенно спросил:
— Вы чего тут? Без меня куда-нибудь собрались, что ли?
— Почему же без тебя? — засмеялась Земфира. — Разве мы чужие для Самата и Синяка?
«А как же Седой?» — хотел спросить Азамат, но промолчал.
Мальчишки закивали головами: дескать, так! Истинно, мол!
Колония для несовершеннолетних занимала здание бывшего монастыря за городом. От Последней улицы до нее не более семи километров. А может, и семи не будет. Никто не мерил. Тем, кого туда везли, дорога казалась долгой, а обратно — короткой.
