она никогда не знала, что такое любовь, и потому ненавидит людей, которые счастливы в любви. Вы не поверите, доктор, было время, когда мы были счастливы — родители, Сэм, я. Ей невыносимо было видеть такое. Она не могла простить своему единственному сыну того, что он больше не держится за ее юбку, и вынудила его переехать с семьей в «Хогенциннен». Что из этого вышло, вам, наверное, известно. Семья была разрушена. Мать ушла из дома, Сэм погиб. Я тоже попыталась убежать, но была возвращена с позором… — я закрыла лицо руками. — Только отец остался с ней. Бедный отец! Он опустился до такой степени, что стал чем-то вроде ее комнатной собачки. Жалкий, спившийся, бесхребетный.
— А вы, Морин?
— Я сопротивляюсь, а значит, опасна для нее. Единственный выход — запереть меня в городскую больницу, — я подняла голову и взглянула ему прямо в глаза. — Вы мне верите?
— У меня не создалось впечатление, что вы все это выдумали. Конечно, вы склонны преувеличивать. Но отношение бабушки к вам тоже бросилось мне в глаза и показалось, мягко говоря, немного странным.
— Вы видели ее всего однажды, после того случая с упакованными вещами.
— И второй раз сегодня утром.
— Сегодня утром? — я удивленно посмотрела на него.
Он улыбнулся:
— Она вызвала меня, посчитав ваш ночной побег окончательным доказательством болезни. Тогда-то она и потребовала немедленно отправить вас в клинику. Разумеется, я отказался дать какое-либо заключение без осмотра.
— И сейчас проводите этот осмотр?
— Вы сами ко мне пришли.
Я попыталась улыбнуться, но не смогла. Что-то в его словах смутило меня, и я не могла найти причину… Внезапно меня осенило.
— Во сколько вы приехали в «Хогенциннен»? Вернее, во сколько она вам звонила? — мой вопрос сбил его с толку.
— В начале десятого. Почему вы спрашиваете?
— Насколько я помню, она никогда не встает раньше одиннадцати. Пока не разберется со своей корреспонденцией.
— Корреспонденцией? У нее обширная переписка, много подруг?
— Сомневаюсь, что на всем белом свете у нее найдется хотя бы один друг, — замечание доктора меня рассмешило.
— Тогда какого рода получаемые ею письма? — он выглядел озадаченным.
— Я и сама удивляюсь… Однажды, давно, еще задолго до моего переезда в Нью-Йорк, я не удержалась и заглянула в замочную скважину. Конечно, воспитанные дети не должны так делать…
— И что же вы увидели?
— Ничего особенного. Она сидела за столом и, не отрываясь, что-то писала. Для меня это перестало быть тайной, и я больше не интересовалась ее утренними занятиями.
Доктор Питерс поднялся с места.
— Согласитесь, никто не может ей запретить что-то писать по утрам — будь то письма или мемуары. Я хотел бы сказать вам насчет вашей бабушки другое, Морин. Люди, привыкшие к беспрекословному подчинению, в большинстве случаев теряются, встречая сопротивление. Если вы останетесь работать в гостинице и станете самостоятельно зарабатывать на жизнь, она рано или поздно оставит вас в покое.
— Хотелось бы, чтобы это было так! Только вот не верится. В любом случае, вы наконец-то получили долгожданную возможность подробно выслушать свою пациентку, — я беспомощно улыбнулась. — Теперь ваша совесть чиста?
— Думаю, что да. В данный момент меня больше занимает несостоявшийся ужин. До вашего прихода я как раз занимался его приготовлением.
— Весьма сожалею, что пришлось оторвать вас от столь интересного занятия.
Он непринужденно рассмеялся.
— Предлагаю отложить в сторону проблемы психиатрии и вплотную заняться физиологией. Вы уже ужинали?
— Еще нет.
— Так я и думал. Как насчет скромной трапезы на двоих?
— Очень любезно с вашей стороны. Приглашение принято.
Доктор Питерс повел меня на кухню.
— К сожалению, не могу предложить ни устриц, ни черной икры. Однако жаркое и салат в холодильнике найдутся. А также красное вино…
— Для одинокого человека очень уютно, — я осмотрелась.
— Привык обходиться собственными силами, — он опять рассмеялся. — Еще со студенческих лет.
— Вы были женаты? — я внезапно смутилась. — Простите, если это бестактно.
— Не был. Признаться, исключительно из меркантильных соображений. Скорее окончить колледж, оплатить стажировку и получить практику в маленьком городишке…
Я не верила ни одному его слову. Когда мужчины говорят, что у них не нашлось времени для женитьбы, они лгут. Это означает только одно: им не встретилась настоящая женщина.
— Однако я не являюсь принципиальным противником брака, — поспешил заверить меня доктор Питерс.
Наши глаза встретились, мы рассмеялись. Недолгие приготовления были закончены, и я принялась накрывать на стол.
— Салфетки в буфете. К сожалению, только бумажные.
— Я была бы весьма признательна, если бы вы приглушили свет. Наверное, я очень сентиментальная особа. У вас есть свечи?
Он молча открыл буфет и указал на нижнюю полку, где горкой лежали восковые свечи.
— Вы уже не первый раз ужинаете при свечах?
— Ничего удивительного, — он пожал плечами. — Как бывшая жительница Ньюбери, вы должны знать, что во время гроз здесь часто отключается электричество.
Мы разговаривали обо всем на свете — о фильмах, погоде, совсем как старые друзья, давно не собиравшиеся вместе.
Голос доктора Питерса понравился мне с первой же встречи — негромкий, доброжелательный и успокаивающий. Теперь я получила возможность внимательнее рассмотреть его внешность. Тонкие, длинные пальцы вполне подошли бы музыканту. Лицо нельзя было назвать красивым из-за острого подбородка и спадающих на лоб непослушных волос; светлая кожа подчеркивала ярко-голубые глаза. Казалось необъяснимым, как я могла забыть его после первой встречи. Непроизвольно я сравнивала его с Дэвидом — большим, широкоплечим, с натруженными руками и широкими скулами. Дэвид, в объятьях которого я лежала еще вчера. Интересно, каким был бы на его месте Питерс. Я вздрогнула, пытаясь прогнать непрошенные мысли. По спокойному выражению лица доктора было невозможно сказать, заметил он или нет мое смущение. Похоже, нет. Я вдруг почувствовала себя неловко в старых джинсах и клетчатой рубашке.
— Мой наряд совсем не подходит для званого ужина. — Я опустила глаза.
— Вы просто очаровательны, Морин.
Я встретила его взгляд и пролепетала вежливое «спасибо», чтобы прикрыть смущение. Наступило молчание, нарушенное громким стуком в дверь.
— Кто бы это мог быть? — доктор Питерс нахмурил брови. — В такое время?
Он вышел в прихожую, чтобы минуту спустя вернуться с… Дэвидом Эндрюсом — усталым, взволнованным. Увидев меня сидящей за накрытым столом, Дэйв с облегчением улыбнулся.
— В гостинице вас не было, пришлось помотаться по городу. Слава Богу, я догадался заглянуть к доктору Питерсу.
Было тактично с его стороны обращаться ко мне на «вы».
— Я сделал Морин укол. Она очень переживает из-за Барона…
