— Значит вы уже знаете? Фостер лжет, что ему пришлось обороняться. Миссис Томас просто- напросто пригрозила ему, и он тут же сдался.
Доктор Питер кивнул:
— Он сказал мне, что пост шерифа для него важнее, чем чья-то собака. Присаживайтесь, Дэвид. Хотите вина?
Питерс достал чистый бокал, налил золотистую жидкость из плетеной бутылки. Медленно пригубив, Дэйв взглянул на меня. Как ни приятно было видеть его, внутреннее успокоение, пришедшее во время ужина, пропало. С приходом Дэйва в теплую кухню доктора вполз угрюмый холодок замка «Хогенциннен».
— Наверное, уже поздно, — сказала я. — Дэвид, не будете вы любезны отвезти меня в гостиницу?
— С удовольствием. Ваши чемоданы уже там. Миссис Томас изменила свое решение и сама отдала их мне.
— Неудивительно, — вставил доктор Питерс. — Рано или поздно ей все равно пришлось бы отдать их.
Его замечание ничуть не успокоило меня. Я разволновалась еще больше. Мужчины угрюмо молчали, обстановка становилась все более и более натянутой, Дэйв с недоумением оглядывал накрытый стол и зажженные свечи. У доктора Питерса погасла трубка, и он с отсутствующим видом принялся чертить мундштуком круги на скатерти — сначала маленькие, потом все больше, больше…
— Прекратите! — закричала я. — Сейчас же прекратите!
Дэйв вздрогнул, мой внезапный возглас испугал его. Доктор Питерс сохранял невозмутимый вид.
— Это имеет какую-то связь с гибелью Сэма, не так ли?
Я машинально кивнула, не сознавая, зачем.
— И с Гасом Дэниельсом?
— При чем тут Гас?
— Он вам отвратителен. И одновременно вы боитесь концентрических окружностей. Почему? Какая между ними связь?
— Не знаю… не знаю! Пожалуйста, не мучайте меня, — я расплакалась.
— Хорошо, Морин. Забудьте об этом. Сейчас я принесу вам таблетки, — поднявшись, он вышел из кухни.
— Отвези меня домой, Дэйв. Пожалуйста. Вечер начинался так хорошо, и он же его испортил. Почему он ни на минуту не может забыть, что он врач?
— Иногда он все же забывает об этом, — сухо возразил Дэйв. — Когда начинает играть роль гостеприимного хозяина.
Я ничего не ответила. Вернулся доктор Питерс и протянул мне небольшую яркую коробочку. Он не возражал, когда я запила таблетку вином.
Сидя в машине рядом с Дэйвом, я вспомнила Барона и заплакала. Где-то вдали, во мраке, светились огоньки «Хогенциннена», и от этой мысли меня бросало в дрожь.
Дэйв обнял меня за плечи, привлек к себе. Машина медленно ползла по ночному городу. Гостиница встретила нас молчанием и темнотой. Оставив машину возле крыльца, мы направились к моему коттеджу. Дэйв открыл дверь, я зажгла свет.
— Помочь разобрать вещи? — он показал на стоящие в углу чемоданы.
— Это можно сделать завтра.
— Мне остаться у тебя?
Вместо ответа я обняла его. Он прижал меня к себе так крепко, что у меня перехватило дыхание.
Глава восемнадцатая
С недавних пор доктор Питерс начал ощущать катастрофическую нехватку времени. Медицинские журналы, выписываемые во множестве, лежали в углу неразрезанные. Единственным и исключительным чтением стал роман, написанный Морин Томас, который доктор помнил теперь почти наизусть.
Стиль рукописи никак нельзя было назвать гладким; слова изливались на бумагу с гневом и горечью, вполне присущими расстроенному воображению. Но несмотря на это, Питерс снова и снова задавал себе вопрос: сколько истины скрывалось за неровными строчками?
С первых страниц появлялся молодой жизнерадостный художник. Героиня любила его, пока не догадалась, что причиной женитьбы стало ее мифическое богатство. Возможно, речь шла о Поле Лейне, бывшем супруге Морин?
Унижение, которое пришлось вынести девушке до отъезда из родного города. «Хорошее общество» отвергло, презирая лишь потому, что ее мать происходила из «низов». Скорее всего, речь шла о юности Морин в Бостоне — ведь там ни для кого не было секретом, что ее мать работала официанткой в баре.
Дружба с женщиной, проявившей розовые наклонности. Стремительный разрыв. Увы, в жизни Морин было и такое.
Эхо трагедии и нескончаемая череда кошмаров, преследовавших героиню. Деревенский дурачок… Музыка над ночным озером, и круги, круги, расходящиеся по воде, в которой отражается зарево странного пожара…
Телефонный звонок оторвал доктора от рукописи. Звонил Пит, владелец гостиницы.
— Приезжайте как можно быстрее, доктор. Речь идет о Морин Томас.
Позже Питерс и сам не мог понять, почему так стремительно, не задавая вопросов, бросился к своей машине.
Пит встретил его на стоянке. Доктор Питерс вздохнул почти с облегчением, узнав, что речь идет о внезапной истерике. Морин распаковывала свои вещи, когда вдруг разразилась смехом и долго не могла остановиться. Испробовав все подручные средства, Пит бросился к телефону.
Когда Питерс вошел в комнату, девушка уже затихла. Мэри, сидевшей у постели, стоило большого труда успокоить ее.
В руках Морин сжимала какую-то фотографию и смотрела на нее, не отрываясь, изредка качая головой.
— Я этого не делала… Это не я…
Во взгляде ее мелькнуло осмысленное выражение при виде врача.
— Хорошо, что вы приехали, — пересохшие губы изобразили вымученную улыбку. — Клянусь, это сделала не я.
Фотография оказалась портретом миссис Томас, узнаваемой теперь лишь по черному платью и серебряному кресту на груди. На месте лица красовалась дыра, аккуратно вырезанная ножницами.
— Где вы нашли этот снимок?
— В чемодане. Попался под руку, когда я разбирала вещи. Все было так неожиданно, что… у меня случилась истерика.
— Кто положил фотографию?
— Может быть, я сама… — Морин пожала плечами.
— Вы говорили, что не собирали вещи!
— Как я могу быть в этом уверена?
— Послушайте, сейчас же перестаньте разыгрывать из себя больную! — прямо-таки взревел Питерс. — Хватит смаковать свою болезнь и прикрываться амнезией!
Ошеломленная, Морин хотела что-то возразить, но не смогла произнести ни слова. Зазвонил телефон, стоявший на ночном столике. Мэри подняла трубку, какое-то время молча слушала, затем обернулась к Питерсу.
