решили, что он не косит, как все, а есть у него что-то, что и в самом деле следует немедленно вылечить. Лечат, если Мишка жив, и по сей день — последний раз я видел его давно, лет десять назад.
Так вот, Курочкин после армии поступил на юридический и окончил его, я сделал глупость, попытавшись второй раз войти в воды родного радиофака. Воды меня отторгли. А Канюка уже ничего не пробовал. Он подзаработал деньжат, купил видеомагнитофон, открыл видеосалон на дому и с головой ушел в бизнес.
С Курочкиным еще в конце 80-х мы общались часто, но отучившись, он вдруг замелькал на телеэкранах в окружении довольно известных фигур, а потом и сам по себе стал интересен журналистам. Начал, одним словом, делать политическую карьеру. И сделал.
Я первый раз наблюдал Курочкина за работой. А то, что этот обед был для него работой, стало ясно сразу. Конечно, на коллегии какого-нибудь министерства он вел бы себя иначе, ну, так там и ф о р м а т другой.
Расположившись за столом, Курочкин коротко и деловито описал ситуацию. Он сказал: «по нам ударили», затем последовало: «нас подставляют», «нас не поймут» и «мне уже задают неприятные вопросы», потом было: «решить проблему и снять этот вопрос», а закончил он простым: «мы должны найти его первыми».
— Все ясно?
Синевусов азартно жевал, не поднимая головы, не отрывая взгляда от тарелки. Ему было все ясно.
— Никак в толк не возьму, — я пожал плечами и посмотрел на Курочкина, — что это за салатик? Какой вкус неожиданный… но и нежный. Тут вроде и цитрусы, и рыба, и что-то из наших фруктов, яблоки что ли… Не могу понять. Может, ты знаешь?
Синевусов тихо хрюкнул.
— Давыдов! — поморщился Курочкин. — По делу, пожалуйста.
— Пожалуйста, — я отодвинул тарелку. — Могу по делу. Первое: с чего это ты Юрка решил, что можешь мне задачи ставить? Я тебе не министр какой-то зачуханный, я тебе не подчиняюсь и под козырек брать по поводу и без не собираюсь…
— Ладно, ладно, — махнул рукой Курочкин. — Если это все…
— Не перебивайте меня, — жестко оборвал его я. Ненависть мгновенной вспышкой обожгла сознание, выхватив из его глубин тень Истеми. Я даже слегка растерялся. Ничего такого от себя я не ожидал. Все- таки, я числил Курочкина в друзьях, были случаи, он меня крепко выручал. Но это не давало ему права решать, что мне делать, а что нет. — Это не все. Второе: никого искать я не собираюсь и не стану. Делать мне больше нечего. У меня никаких денег не отнимали. Это ваши дела — откаты, распилы, разводки. Ваши дела и ваши миллионы. Без меня начинали, без меня и продолжайте. Надо вам таскать каштаны из огня — ищите желающего, я — пас. А с игрой мы покончили в восемьдесят четвертом. Мне хватило. Начинать сначала я не намерен. Спасибо за ужин. Теперь все.
— Ты не понял главного, Давыдов, — отозвался Курочкин. В его тоне было лишь бесконечное терпение. — Наши думают — пока думают — что все дело в американцах. А американцы — это стихия. «Буря мглою небо кроет», помнишь? Так вот, это про них, кормильцев. Они то воют как звери, то ноют, как дети, а понять, почему, и главное — предсказать, что будет завтра, невозможно. Но как только выяснится — и мы должны быть к этому готовы — что причина не в американцах, а в нас… Не хочу тебя пугать, но всех, кто имел отношение к игре, ждут большие неприятности.
— В клочья порвут, — на секунду оторвался от тарелки Синевусов и тут же вернулся к еде.
— Слышал? — Ткнул пальцем в Синевусова Курочкин. — Порвут. Меня первого, а вас — следом. Если мы на него не успеем выйти.
— На кого ты хочешь выйти, Курочкин?
— На Сашку Коростышевского. Это от него идет. Но даже если он тут ни при чем, мы должны выйти на того, кто организовал это письмо. Сейчас наш ход, ты понял?
— Сейчас твой ход Курочкин. Твой, а не наш. И меня в свои дела не путай.
— Ты не прав, Давыдов.
— Может быть. Я часто ошибаюсь. И именно поэтому не хочу добавлять к своим ошибкам твои, к примеру. Мне моих хватает. Другое дело, что я мог бы тебе помочь…
— Так об этом же…
— Помочь — не значит выполнять твои или ещё чьи-то указания. Я буду делать только то, что сам посчитаю нужным.
— Но согласовывать это со мной.
— Договорились. Но то, чего не захочу — делать не стану.
— Договорились.
Синевусова Курочкин дал мне в помощь. Или приставил для надзора…
Что ж это за чертова жизнь, когда не можешь верить даже друзьям?!
С самого утра я сидел, уткнувшись в экран монитора. На экране густой сеткой висела сводная таблица с результатами продаж колы по четырем северным областям Украины. Эту таблицу я знал на память и уже не замечал ее.
Я пытался сложить хоть какую-то картинку из тех несчастных осколков, которые рассыпал передо мной Курочкин, и понимал, что ничего из этого не выйдет. Осколков было слишком мало — я представить не мог, как они должны лежать. И дело было даже не в том, что нам (мне — я не был уверен, что Курочкин рассказал все, что знает) не хватало информации — людей в этой истории не хватало. Свет в зале выключили, спектакль начался и развивается полным ходом, но сцену осветить забыли. Или не пожелали. А может, это часть режиссерского замысла. Режиссер, чертов авангардист, адепт концептуального театра, зарядил спектакль без света. Действие развивается, набирает обороты, со сцены доносится: «Любит, но не так, как мужа. Это дружба с детства». В ответ следует многозначительно-язвительно-скептическое: «Знаем мы эту дружбу. Только бы не было… препятствий». Пауза. Скрип и хлопанье двери. И тот же голос: «Что вы?» Мы должны догадаться, что вошла горничная. Мы должны гадать, как же выглядит эта горничная, и что там за Анна Павловна, и кто играет Сашу. По голосу ни черта не понятно. И когда эта скотина, режиссер, наконец, скомандует включить свет? Ведь не видно же ничего! А может, не в режиссере дело? Может, в стране экономят электричество — веерное отключение — и вместе с нами без света сидят и жгут свечи две больницы, десять детских садов, три завода и одна ракетная часть стратегического назначения…
К обеду разболелась голова. Я по-прежнему сидел перед монитором, и в какой-то момент мне вдруг почудилось, что сзади подошел Сашка Коростышевский. Он встал у меня за спиной и стоял, хитро и тихо ухмыляясь. Я быстро обернулся. Сзади стоял Малкин и примеривал подходящую улыбку.
— Хай, Алекс! — недомерянные улыбки замелькали у него под носом. Наконец он выбрал Широкую. Широкая Улыбка Дружелюбного Босса.
— Хай, Стив! — я ответил ему Улыбкой Готовности.
— Вы много работаете, — он выпятил нижнюю губы и покивал головой.
Не знаю, что он имел в виду. То, что одна и та же таблица торчала у меня перед носом полдня? Или то, что я паршиво выглядел? Не знаю. Я решил промолчать.
— Скоро ланч. Не составите мне компанию?
Ого. Тут он меня удивил. Такого в нашей практике еще не было.
— Конечно, Стив, — согласился я.
Кто девочку ужинает, тот ее и танцует. Вчера меня ужинал Курочкин, сегодня Малкин. Так я скоро совсем по рукам пойду.
Но Малкина интересовал не только я. Малкина интересовал Курочкин. Давешний звонок не давал ему покоя.
— Алекс, вы давно знакомы с мистером Курочкиным? — спросил он, едва мы устроились за столиком в небольшой комнате позади его кабинета.
— Когда-то мы с ним учились в университете.
— Да-да! — просиял Малкин. — Вы ведь знаете, я, наверное, говорил, что учился в колледже с Билом
