* * *
В картине Григория Мелик-Авакяна «Зейтунский марш» рассказ о Ереване и ереванцах велся от имени бездомной, бродячей собаки.
Это «лихое новаторство» не осталось незамеченным.
В заключении Сценарно-редакционной коллегии студии было сказано:
«… К очевидным достоинствам фильма следует отнести то, что режиссер сумел посмотреть на нашу современность глазами собаки».
* * *
В послевоенном сорок шестом году нас, молодых тогда творческих работников республики, направили в Москву на учебу к видным мастерам столицы.
Композиторы, художники, режиссеры объединились в одну семью в Доме культуры Советской Армении, который удоб-
но расположился в одном из тихих переулков в центре Москвы – Армянском переулке.
Учеба налаживалась не сразу, нелегко. Новая, и в общем не всем понятная, система обучения встречала самые разнообразные организационные трудности.
У нас было много свободного времени, а главное, не находящей применения энергии. Энергия эта выливалась в «активный» юмор, бесконечные взаимные розыгрыши…
Заводилой всех затей и забавных историй был кинорежиссер Генрих Оганесян, человек неиссякаемого юмора и удивительной выдумки.
Как-то к нам в комнату поселили прославленного скрипача Авета Карповича Габриеляна. С раннего утра Авет Карпович брался за свой уникальный «Гварнери», любовно проводил ладонью по жухлому лаку скрипки и принимался за свои бесконечные пассажи. Они обычно длились по восемь-десять часов и всем казались невыносимыми.
Генрих мучительно изобретал способ розыгрыша – план «мести мучителю».
И вот, сам случай пришел нам на помощь. На Тишинском рынке мы встретили старушку, безуспешно пытающуюся продать дрянную, дешевую скрипку.
Тут же родился план розыгрыша.
К удивлению старушки, мы, не торгуясь, обменяли свои хлебные карточки на скрипку.
План был прост. Решили утром, когда обычно Авет Кар-
пович отправлялся умываться в коммунальную ванную, подменить скрипку. Затем была запланирована драка, во время которой один из нас, на глазах у Габриеляна, должен был расколоть «уникальную» скрипку.
Мы тут же представили выражение лица Авета Карповича и дружно рассмеялись.
Вечером, в комнате композиторов, во всех подробностях разработали план операции «Скрипка». Мне поручили подменить скрипку. Лаэрт Вагаршян должен был затеять ссору с Арно Бабаджаняном. В возникшую потасовку должны были включиться остальные. В пылу драки Генрих должен был схватить скрипку и запустить ее в Лаэрта…
Сказано-сделано.
На утро Авет Карпович пошел умываться. Я подменил скрипку. Лаэрт затеял ссору с Арно. В разгар «драки» в комнату вбежал Генрих и, на глазах у обезумевшего Габриеляна, швырнул в Лаэрта «Гварнери». Скрипка, пролетев мимо Лаэрта, врезалась в косяк двери и разлетелась в щепки.
Авет Карпович схватился за сердце, судорожно глотнул воздух; и повалился в кресло.
Поняв, что розыгрыш близится к концу и не имеет эффектного конца, мы кинулись к Генриху.
– Ты что, с ума сошел?. . Я еще не успел подменить скрипку, – прошипел я ему на ухо.
Генрих промычал что-то невнятное, качнулся, и отрешенно направился к двери.
Дружный смех присутствующих привел в сознание «пострадавших». Скрипка торжественно была вручена Габриеляну.
Не знаю, весело ли было в то утро Авету Карповичу и Генриху, но мы, помню, смеялись до упаду.
И каждый раз, когда доводится встречаться нам, участникам этой шутки, мы не можем сдержать смех. Перед нами тут же возникают трагикомическое выражение лица Авета Карповича и беспомощная растерянность Генриха, ставшего главной жертвой своей же выдумки.
* * *
Стрелки часов давно перевалили за полночь.
А Ваграм Камерович все рассказывал, рассказывал…
Рассказывал о Сальвинни и Элеоноре Лузе, о «Вакхапа-ках» в Арташате и Сирануйш, о своем дебюте в константинопольском театре – «на сцене того самого театра, где играл несравненный Адамян», о кинжале, которым пользовался великий трагик и который, «волею судьбы, достался ему – Папазя-ну»…
– Подумать только, стационарный театр наш насчитывает меньше лет, чем армянское театральное искусство столетий…
Папазян задумался.
– И как это никому не пришло в голову снять фильм о нашем многострадальном, поистине героическом театре, его самоотверженных тружениках.
Спустя неделю я прочитал Ваграму Камеровичу сценарную задумку. Меня тогда нисколько не смущало, что почти все в записи было придумано.
… Петрос Адамян, преследуемый янычарами Султана Га-мида, бежал из Константинополя и… умирал в ночном увеселительном заведении Парижа, на сцене которого дебютировала Сирануйш, а Папазян начинал свою актерскую деятельность в труппе бродячих французских комедиантов…
Ваграм Камерович молча слушал, зажав лицо ладонями. Трудно было угадать, что он думает о моей затее.
Я дочитал последнюю страницу и вопросительно уставился на него. Папазян не спеша докурил сигарету и неопределенно сказал:
– Да… Пожалуй, может быть и такой фильм. Только вот фамилии следует изменить. Очень уж вольно ты с нами обошелся. Впрочем, в молодости и я не щадил факты.
Он протянул мне свою книгу «По театрам мира». На титульном листе написал размашистым почерком:
«С верой, что эта книга поможет создать фильм о славных артистах нашей сцены. Ваграм Папазян. 1946 год. Москва».
* * *
Премьера фильма «Русский вопрос» в Центральном доме кино была назначена на 11 февраля 1948 года.
Арам Ильич Хачатурян обещал «Разразиться обстоятельной речью». Он намеревался высказать «добрые слова в адрес
Ромма». Рассказать о его методе организации творческого процесса фильмосложения. О роли музыки в кино по-Ромму.
Утром, по своему обыкновению, Арам Ильич развернул «Правду» – на первой странице жирным шрифтом было набрано «Постановление ЦК ВКП(б) об опере «Великая дружба» Вано Мурадели. Постановление громило оперу. Изничтожало его, Хачатуряна, вместе с Прокофьевым и Шостаковичем.
Пересилив себя, Арам Ильич пришел на премьеру. Устроился в одном из задних рядов партера. Несмотря на настоятельные уговоры Ромма, на сцену не поднялся. Ему, естественно, было не до речей.
… Ту ночь, удивительно емкую и содержательную, мы провели в доме Арама Ильича. Мы – это я и Манук Баблоян, тогда директор студии «Союзмультфильм».
Пока мастер сооружал «банкетный стол», я стал разглядывать кипу «парадных фотографий». На них
