– Ну, пьян был… Да и что тут плохого… Американцы – наши союзники, – оправдывался Арно.
Страх и отчаяние достигли апогея, когда мы узнали, что Арман Малумян – «агент ЦРУ, матерый шпион и провокатор»
– арестован и выдворен из страны.
Так, в ожидании чего-то страшного, непредсказуемого прожили мы месяцы, находясь «под колпаком» молодчиков с Лубянки.
* * *
В сорок девятом снимали мы документальную ленту «Им нужен мир!» На изображение решили «наложить» «Героическую балладу» Арно. Однако, сделать это оказалось непросто. «Драматургия» очерка не вписывалась в «драматургию» музыкального произведения. Студийный музоформитель Саша Арутюнян «перемонтировал» «Героическую». Финал переместился в начало, медленная часть следовала за быстрой, торжественной и снова звучала торжественная…
Мы с тревогой ждали встречи с Арно. Его реакции на это «бесчинство».
… По ходу просмотра гнев и возмущение Арно, сменилось изумлением, а затем и нескрываемым интересом. Досмотрев фильм, Арно беззлобно сказал:
– Надо же… где этот бандит, который так со мной расправился?. .
Он громко рассмеялся:
– А что? Может быть и такое…
Арно подмигнул нам:
– Мою музыку не так-то просто испортить…
* * *
Было это в мае 1957 года, в Москве. Записывали музыку к фильму «Песня первой любви». Дирижировал оркестром, по определению Арно «ленивый бездельник», а на самом деле одаренный, молодой тогда музыкант, впоследствии известный оперный дирижер. Человек волевой и своенравный, он решительно запретил Арно «вмешиваться не в свои дела». «Загнал» композитора за стекло, в микшерскую. Однако, «не вмешиваться не в свои дела» Арно не мог, не позволяла «клиника». Он, незаметно для дирижера, знаками дал понять музыкантам, что будет дирижировать… носом. И чтобы те не сводили глаз с кончика его носа, «игнорируя» дирижерскую палочку. Так происходило до тех пор, пока «это безобразие» не заметил дирижер. Он тут же прекратил запись и потребовал, чтобы Арно покинул зал. Тот не стал спорить и «гордо удалился», попросив Зарика Сарьяна, своего соавтора, «проследить за халтурщиком».
И до, и после выдворения Арно музыка была записана отлично и, при прослушивании… вызвала шумный восторг композитора.
* * *
Таким был Арно. Взрывной, молниеобразный, непредсказуемый… каждая встреча с его искусством становилась праздником всегда и повсюду. Призвание и слава сопутствовали Арно «с пеленок», не оставляли в течение всей многотрудной, неуемной жизни, полной радостей и печалей. Трудно «вычислить» чего было больше… Он ушел в вечность, обрел бессмертие, «уготовленное» лишь избранным, «штучным», великим…
* * *
В тридцать девятом году кинорежиссер Арташес Ай-Ар-тян снял комедию «Люди нашего колхоза». По мнению автора, картина отвечала «всем требованиям времени». Однако, вопреки ожиданиям Ай-Артяиа, фильм в Москве, в наркомате кинематографии СССР, был подвергнут резкой критике. Раздосадованный режиссер «с горя» напился и… послал телеграмму Сталину, в которой «грозился», в знак протеста против «вопиющей несправедливости», покончить жизнь самоубийством. Послал телеграмму и… на выходной день (это было в конце «шестидневки») отправился к подмосковным друзьям на шашлык, не подозревая, чем это может обернуться.
Получив телеграмму помощник Сталина Поскребышев тут же позвонил наркому кинематографии Ивану Большакову и потребовал «обуздать наглеца». Разобраться и доложить о принятых мерах.
Два дня и две ночи окружение Большакова и соответствующие ведомства безрезультатно искали пропавшего. «Прочесали» всю Москву. Обшарили столичные морги…
Спустя два для «обиженный» режиссер появился в наркомате . Разгневанный Большаков не стал его слушать – издал приказ об «изгнании Ай-Артяна из кинематографа».
Перепуганный «штрафник» тут же помчался к Амо Ивановичу Бекназарову с просьбой заступиться за него. Бекназаров, понимая, что ему Большакова не уговорить, попросил Михаила Эдишеровича Чиаурели помочь Ай-Артяну. Расчет был точен – Большаков, зная о добрых отношениях Чиаурели «с самим», не упускал случая выразить ему свое расположение и привязанность…
… Выйдя из кабинета наркома, Михаил Эдишерович, обращаясь к Ай-Артяну, сказал:
– Все уладилось. Считай, что тебе приснился дурной сон…
Лицо Чиаурели расплылось в хитрой улыбке:
– Только вот у нас, у большевиков, так заведено: дал слово вождю – выполняй!
* * *
Сергей Михайлович Эйзенштейнн как-то сказал: «научить режиссуре невозможно, но научиться ей можно» – этими словами начинал свою книгу «Беседы о режиссуре» Михаил Ромм.
Именно эти слова были первыми, которые я услышал от Михаила Ильича в сорок шестом.
Тогда же, при первой нашей встрече, Ромм сказал:
– В помощи нуждаются люди талантливые. Бездарности
– отличнейшим образом пробиваются сами…
Ромм примирительно улыбнулся:
– Хочу верить, вам понадобится моя помошь.
Наши дальнейшие отношения с Михаилом Ильичом строились таким образом – я стремился доказать, что нуждаюсь в его помощи, он – удостовериться в этом.
Так продолжалось около пяти лет.
А затем возникла дружба.
В 1954 году, благословляя меня на самостоятельную работу, Ромм подарил свою фотографию с такой надписью:
«Милый Юра! Ларю тебе свою физиономию с любовью, а любовь, говорят, приносит счастье, которое так нам нужно. М.Ромм. Ереван. 26.9.54.»
* * *
Ромм верил в приметы. Верил увлеченно, азартно, «творчески»…
Он любил подолгу, обстоятельно рассказывать о том, что случится, если тебе перейдет дорогу женщина с пустыми ведрами, или ты на ночь глядя повстречаешь священника, перейдешь под приставленной к стене лестницей, найдешь на мостовой подкову…
– Правда, это теперь не часто случается. В наше время гораздо легче найти счастье, чем подкову, – шутил Михаил Ильич, и снова принимался, с присущей ему доказательностью, убеждать собеседников в неоспоримости его, роммов-ского толкования примет.
– Улыбаетесь. А что вы скажете об Иване Грозном?
И не дожидаясь ответа, Ромм продолжал:
