– О прожитой жизни думаешь? – усмехнулся Еровшин. Людмила знала его способность угадывать ее мысли. – Ни о чем не жалей. Ты немногое могла изменить. Все запрограммировано. Помнишь, я тебе говорил – все записано в генах. Я каждый день иду мимо детского сада и всегда смотрю: вот мальчики лет пяти отнимают друг у друга игрушку. Один отбирает, другой отдает, а силы у них равные. И во взрослой жизни один будет отбирать, другой отдавать. Я смотрю и понимаю: эта кокетка, эта трудолюбивая мать, эта общественница.
– А я кто?
– Ты красавица. Таких, как ты, всегда хотят, но на таких побаиваются жениться.
– Не такая уж я и красавица, – не согласилась Людмила, – скорее, сексуальная. Меня хотят, а я уступаю, а надо, наверное, посопротивляться. Ну, чего уж теперь, будем так доживать.
– Ты еще можешь начать абсолютно новую жизнь. И я боюсь, что тогда я тебя потеряю.
– Не боись, – успокоила Людмила. – Я тебя никогда не брошу.
– Даже если я выйду на пенсию?
– А что изменится-то? Как будто мы ходим с тобой по гостям, по театрам? По театрам, правда, ходим, – поправилась Людмила. – Знаешь, что меня только раздражает? Я ничего про тебя не знаю.
– Такая у меня работа, – объяснил Еровшин.
– Да не надо мне про работу! Я про тебя хочу знать. Ну, подарки даришь, а вообще-то я с тобой, как с пришельцем из космоса. Откуда ты, каким ты был мальчиком? Я даже не знаю, был ли ты на фронте, по годам вроде бы должен и повоевать. Ну, расскажи о себе хоть что-нибудь!
– Что тебе рассказать? – задумался Еровшин. – Родители мои немцы. Родился я в городе Энгельсе, в республике немцев Поволжья. Мой родной язык немецкий. Правда, я говорил по-немецки, слегка окая, как все волгари, потом пришлось это выправлять, ты ведь тоже вначале говорила как псковская, а теперь, как коренная москвичка, акаешь.
– А Еровшин – это псевдоним?
– Это фамилия моего отчима. После девятого класса я оказался в Германии, отчим мой был чекистом. Поступил в Берлинский университет. Потом меня взяли в армию и направили на фронт.
– В какую армию?
– В немецкую, разумеется. Я дослужился до обер-лейтенанта, то есть до старшего лейтенанта у них и до майора у нас.
– Так ты был шпионом?
– Я был разведчиком… Когда наши победили, постарался попасть в плен к американцам. Из Германии перебрался в Аргентину, где пробыл пять лет. Там я провалился.
– Тебя предали?
– Нет. Я уже начал работать на американцев, и они меня раскрыли.
– И ты сидел в тюрьме?
– Нет. Устроился матросом на судно, шедшее в Китай. В Шанхае сошел на берег и через трое суток был в Москве.
– Значит, этот фильм вроде бы про тебя?
– Я рассказал эту историю сценаристу. Он что-то взял, что-то придумал свое. Да таких историй, похожих на мою, довольно много.
– А те наши, что не провалились, так и продолжают жить за границей?
– Так и продолжают, – подтвердил Еровшин. – А немцы, которые попали к нам и которых мы не раскрыли, продолжают жить у нас.
– Неужели и такие еще есть? – поразилась Людмила.
– Конечно есть.
– То, что ты мне рассказал, я никогда и никому не расскажу. Клянусь! – пообещала Людмила.
– Лучше, конечно, не рассказывать, – согласился Еровшин. – Хотя в свое время мои портреты были напечатаны почти во всех газетах мира. Давай ложиться.
– Я наверху, если не возражаешь.
– Боишься, что свалюсь? – рассмеялся Еровшин.
– Боюсь, – призналась Людмила.
– Не бойся. – Еровшин показал на довольно высокую планку, которая даже при резком торможении не позволяла пассажиру вывалиться.
– Я раньше никогда таких вагонов не видела, – призналась Людмила.
– Их на весь Советский Союз осталось всего восемь штук. Раньше умели ценить комфорт. Когда я куда-нибудь еду, всегда заказываю билет в такой вагон.
– А если в поезде нет такого вагона?
– Тогда я не еду.
Когда Людмила проснулась утром, Еровшин уже брился почти бесшумной бритвой на батарейках. Людмила выпила чаю, закурила сигарету и задумалась. Поезд прибывал в Таллинн через полчаса, на перроне будет встречать режиссер. Он наверняка, когда привезет в гостиницу, захочет, чтобы она тут же легла с ним в постель.
– Ты о нем не думай, – подсказал Еровшин.
– О ком?
– О режиссере. Пусть думает он. Ему придется выкручиваться.
– Не поняла.
– Дело в том, что у него две семьи. Одна женщина еще с института – Женя, актриса, очень средненькая, он ее иногда снимает в маленьких ролях. Она родила ему сына. А когда он делал свою первую картину, в массовке снималась студентка. Короче, она родила от него двойню. Сейчас девочкам по десять лет. На первую половину экспедиции всегда приезжает первая жена с сыном. А вчера к нему приехала вторая жена с девочками.
Зачем же он приглашал меня на съемки, подумала Людмила.
– А он знает, что я сегодня приезжаю?
– Знает, если ты ему сообщила.
– Я не сообщала.
– Значит, не знает. Наверное, у него возникнут некоторые трудности. Сейчас в Таллинне с гостиницами трудно. Обычно заказывают, как минимум, за неделю.
Людмила представила, что она сидит в фойе гостиницы, свободных номеров, конечно, нет. Хорошо, если ее подселят к какой-нибудь ассистентке, а то просто поставят раскладушку. Что же будет делать режиссер?
– Мужская месть? – взглянула она на Еровшина.
– Ну, совсем крохотная, – улыбнулся Еровшин.
Режиссер ждал на перроне. Он увидел Людмилу, поздоровался с Еровшиным и вдруг сказал ему:
– Надо было предупредить, что вы вдвоем.
– Извините, но ведь вы приглашали Людмилу Ивановну. Я сам был тому свидетелем.
– С местами в гостинице какой-то кошмар. – Режиссер сморщился, будто съел что-то очень горькое. – Извините, мы вам не могли достать люкс, но одноместный номер – вполне хороший.
– Можете не беспокоиться, – успокоил его Еровшин. – Я остановлюсь в нашей ведомственной гостинице.
– Замечательно! – обрадовался режиссер. – Тогда ваш одноместный номер мы можем выделить Людмиле Ивановне.
Людмила посмотрела на Еровшина. Тот полуприкрыл глаза.
– Нет, – покачала головой Людмила, – я, пожалуй, тоже остановлюсь в ведомственной.
Из-за спины режиссера возникли два рослых парня, подхватили чемодан Людмилы и сумку Еровшина. Еровшин и Людмила пошли по перрону. Режиссер пытался пристроиться рядом.
– Нам надо договориться о встрече, – предложил он Еровшину.
– Я приеду на съемку.
– Когда за вами прислать машину?
– Меня привезут.
