На секунду или две все застыли на месте. Потом цыпленок выскользнул из рук Анжель и с глухим звуком шлепнулся на пол, Антуан поднял голову и тыльной стороной ладони вытер усы, Жюстина одернула юбку, дети медленно опустились на стулья. Кухня стала наполняться мельчайшей беловатой пылью.
— Это все он, профессор! — сказала наконец мадам Лакруа.
Прошла еще секунда или две. Лампа, свисавшая с потолка, мерно покачивалась, словно маятник. Стопка тарелок на полке, рядом с раковиной, медленно, словно с сожалением, развалилась, тарелки одна за другой разбивались, и никто даже не подумал помешать этому.
— Какой профессор? — спросил Жюльен у Пуны.
— Новый постоялец твоей мамы. Не человек, а несчастье!
Все разом бросились вон из кухни.
На втором этаже все были в полном смятении (как принято выражаться в подобных случаях). Люди кричали, кашляли, бегали туда-сюда по коридору, натыкаясь на стены и друг на друга.
Выбитая взрывом дверь в комнату профессора лежала поперек коридора. Из комнаты валили клубы густого черного дыма.
На пороге показался какой-то призрак, чудовище с черным лицом, сверкающими глазами и зубами. Это был профессор Гнус. Одежда на нем висела лохмотьями, он пошатывался, взгляд его блуждал.
— Нитчево страшного! Софсем нитчево! Поферьте! — заикаясь, бормотал он.
Аньес, только что прибывшая на место происшествия, заикалась тоже, но от гнева.
— Профессор! Это… Это уже слишком! Вы не можете больше оставаться под нашим кровом!
Профессор, не всегда хорошо понимавший по-французски, искренне огорчился — это вмиг проступило под его нечаянным гримом.
— Ах? И кровля тоше? Бум?
И, не находя слов, чтобы выразить свое замешательство, он просто повторил:
— Ах, бум?
А затем чихнул.
— До чего он смешной, правда? — шепнула Пуна на ухо Жюльену.
Дети подошли к двери. Им хотелось посмотреть, что случилось, — вполне естественное желание, но Аньес не подпустила их.
— Не стойте там! Это опасно!
Первым в развороченную комнату проник Антуан. Рыжая Жюстина провожала его тревожным и томным взглядом до тех пор, пока усы смельчака совсем не скрылись в дыму и пыли.
От взрыва все двери в коридоре распахнулись и почти сорвались с петель. Жюльен вдруг остановился у порога одной из комнат. Эта юбка и эта блузка, разложенные на кровати! И эта раскрытая книга на столике, и сапоги для верховой езды перед шкафом!
— Разве Жюлиа здесь?
— Ну да, она здесь! А ты не знал? — живо откликнулась Пуна.
— Почему ты мне сразу не сказала?
— Мы с ней немножко поссорились, — смущенно пролепетала девочка, а затем более уверенно добавила: — Знаешь, она стала… ужасная ломака!
— Но почему ты мне сразу не сказала? — удрученно повторил Жюльен: он уже час как приехал, а еще не видел Жюлиа, и только из-за того, что Пуна ему ничего не сказала. До чего же глупая эта девчонка! До чего же глупая!
Однако во взгляде Пуны, устремленного на Жюльена, сквозило лукавство.
— Мама подарила ей лошадь, когда она сдала выпускные экзамены… Разве она не написала тебе об этом? (Девочка напускает на себя самый что ни на есть глупый вид.)
— Мы нечасто писали друг другу, — отвечает Жюльен. — Слишком много приходилось работать, — добавляет он, чтобы эта маленькая глупышка не вообразила, будто он и Жюлиа… — Впрочем… Не они ли в прошлом году обручились? Не они ли в прошлом году поцеловались?
Жюльен добежал до манежа перед конюшнями, где Жюлиа гарцевала на своей лошади, породистой рыжей кобыле, — точь-в-точь как героиня какого-нибудь романа.
У юной красавицы (имеется в виду Жюлиа, а не лошадь) волосы были заплетены в косы, благодаря чему она казалась еще ребенком. Но всей своею статью, — и в шаге, и в рыси, и в галопе, — она уже была женщиной, кокетливой и уверенной в себе.
— Жюлиа!
Девушка, или, вернее, кобыла, остановилась. Жюльен протянул руку, чтобы помочь Жюлиа спешиться. Кузен и кузина расцеловались в обе щеки.
— Поздравляю со сдачей экзаменов!
— Это было не так уж трудно, — сказало прелестное дитя. — А твои сочинения, — проворковала Жюлиа с чуть насмешливой улыбкой, — по-прежнему лучшие в классе?
Поскольку Жюльен не понял, о чем речь, она добавила:
— Ты пишешь такие чудные письма! Я их сохранила…
И непринужденным тоном закончила:
— А я чудных писем не пишу, мне не хватает воображения.
Но Жюльен не захотел понять эти лукавые аллюзии, так как был целиком во власти своих иллюзий и не предвидел никаких коллизий, испытывая безмерное счастье оттого, что снова был рядом с Жюлиа.
Во дворе за домом из маленького грузовичка выгружали стол для игры в пинг-понг, который заказал Шарль, жених Клер, — обаятельнейший молодой человек, воплощение английского шика, с непослушными волосами и профилем пилота Всеобщей авиапочтовой компании.
Он велел рабочим поставить две плоские прямоугольные коробки на землю, но не захотел, чтобы они собирали стол. Он и сам, конечно же, прекрасно с этим справится!
Когда грузовичок выезжал со двора, появилась Клер.
— Что это? — спросила она, указывая на коробки.
— Настольный теннис, дорогая!
— Вот замечательно! Ты научишь меня играть?
— Сразу, как только стол соберу!
Тем временем появляется Жюльен и сдержанно приветствует Шарля, который уже год у них живет, как у себя дома, бездельничает, за чаем осыпает дам светскими любезностями, награждает Клер безупречными, как в кино, поцелуями, если уверен, что на него смотрят, — и всё это потому, что ему двадцать пять лет и у него твидовые пиджаки, золотые часы, а у его родителей куча денег!
— Мне понадобится твоя помощь, мой юный друг! — произносит элегантный молодой человек.
— В чем?
— Надо поставить стол для пинг-понга!
— Стол для пинг-понга? Где?
— Н-ну-у… вот здесь! — отвечает Шарль, показывая на место, где стоят коробки.
Тут появилась Пуна.
— Жюльен! Жюлиа не могла тебя дожидаться! Она ушла.
Но ведь она сама только что попросила подождать ее! Она собиралась переодеться и причесаться, чтобы пойти в деревню.
— Мне надо идти. Пуна вам поможет.
На лестнице Жюльен встретил Антуана и месье Лакруа: вспотевшие, покрытые копотью, они выносили мусор из комнаты профессора.
