фирмами разрешат наладить контакт?
Имелись небольшие личные деньги (да и доллар тогда был подешевле), Поперека впервые полетел в Америку, на конференцию. Спрашивал у англоговорящих коллег: как у вас с конверсией? Ему отвечали: нормально, процентов на 5 конверсия. А у нас – на 95!
И как же теперь быть Петру Платоновичу? У него коллектив. Ему народ смотрит в глаза. Чем занять мозги и руки?
То, что случилось с Поперекой, врачи называют кратким словом стресс. А то, что последовало затем, – депрессией. Нет, он не запил – сидел, уставясь в никому не нужные приборы, курил, как бешеный, сплетал и расплетал жилистые ноги. Иногда сдирал друг о дружку ботинки и отшвыривал их в угол. Сбрасывал пиджак, свитер – ему было жарко, тоскливо. Трое парней уехали на Запад, один из не самых умных сбежал на завод, а один – очень, кстати, талантливый – заделался таксистом. Среди тех, кто остался возле Попереки, был Сашка Выев.
Он-то как раз крепко запил – еще недавно собирался сотворить диссертацию, но из-за того, что работы в лаборатории прекратились, разумно счел, что материала недостаточно. А Поперека горестно размышлял: “Это что же получается? Что бы я ни придумал – ничего не нужно. Как быть? Если у Маркса товар-деньги-товар, империализм – деньги-товар-деньги, то в России – деньги-деньги-деньги? Ни науки тебе, ни производства. На дворе первоначальное накопление капитала, царство спекуляции... кто у кого больше украдет, у кого больше денег окажется, тот и выживет...”
Но, прекрасно все это понимая, Петр Платонович объявил друзьям, что коммерцией они заниматься не будут. Сказано у Христа: гони торговцев из храма. То есть, не надо, господа, путать жанры, нужна хоть какая, но именно научная деятельность. Новые технологии и их внедрение. С чего начать?
И решение пришло смешное, почти анекдотичное. За здоровьем Попереки испуганно следила его жена Наталья, она уговорила его, наконец: “Ты мне не веришь, потому что я жена. А у тебя губы синеют, сердечная недостаточность. Иди к любому другому кардиологу”. Он пойти пошел, да перепутал кабинеты, попал к психотерапевту, к Ариадне Васильевне, она еще и экстрасенс, проработала лет двадцать в реанимации. Глянула на него: “Что такой желтый? Печень?” – “Я не пью”. – “Может, жареное любишь?” – “О, да”. – “Тебе нельзя. Тебе надо есть кедровое масло”. – “Что за масло? Я не пробовал”. – “А его нет нигде”.
Поперека вернулся в лабораторию и завопил: “Эврика! Нет ничего полезнее кедрового ореха! Включаем фосфор! Ищем решение! Проблема номер один: как доставать ядрышки из орешков?” В итоге родилась машина, которая напоминает автомат Калашникова. Итак, имеется трубка, в нее подается под углом сжатый воздух, он всасывает орешек, тот, как в воздушном ружье, в трубке ускоряется, а в конце бьется о поверхность и раскалывается точно на две половинки. Практически без отходов аппарат щелкает орешки, колошматит со страшной скоростью – воистину автомат Калашникова.
Но возникла попутно следующая задача: как эти зернышки пастеризовать. Чтобы расширить производство, нужны деньги. Поперека пошел в областную администрацию, знакомый заместитель губернатора, кстати, бывший физик, сказал ему проникновенно: “Петя, вот у меня есть сотня баксов, к концу года будет двести. И ничего не надо делать, никаких производств. Не дам”. Поперека обошел весь город, но денег не собрал. А нашел их Сашка Выев, он еще со школы дружил с одним парнем по кличке Удав, который со временем стал известным бандитом. Поперека помнит его – парень под два метра ростом, с остановившимися, словно удивленными синими глазами. Тот дал пять тысяч долларов, и колесо закрутилось.
Через год группа Попереки рассчиталась с Удавом, а еще через год хозяин орехового дела Выев, пообещав коллегам дивиденды, ушел со своим заводиком из лаборатории. Да и Петру Платоновичу стало скучно заниматься одной этой проблемой, хотя осталась нерешенной интереснейшая задача: что делать со скорлупой. Например, взять Шотландию... чем живут тамошние люди? Выращивают ячмень и овец. От овец имеют шерсть, которую не сносить. А из ячменя гонят самогонку, заливают в дубовые бочки из-под хереса и получают высококлассное виски. А мы? Кедровые ядрышки съедаем, а скорлупу, самое ценное, выбрасываем тоннами. Неспроста сибирские охотники настаивают на кедровой скорлупе водку – напиток тонизирует не хуже жень-шеня. Можно было бы организовать производство сибирского бренди. Но Выев, помнится, заявил, что спиртного в магазинах и так хватает, а он лично к тому времени зашился, боится развязать... да ведь и то правда – алкоголики, даже только вдыхая алкоголь, пьянеют... Короче, Выев стал богатым в городе человеком, ездит, говорят, на черном “линкольне”, никаких дивидендов от Александра Игнатьевича лаборатория Попереки, конечно, не дождалась...
Да и черт с ним! Попереке просто захотелось увидеть его, смышленого, хитрого, набитого жизненной энергией под завязку. Саша, помнится, запросто двухпудовой гирей в воздухе УРА МАНДЕ писал. А может быть, и больнице чем-нибудь поможет. Здесь не хватает кислородных подушек, шприцов, недавно рентгеновский аппарат сломался...
Но Петр Платонович зря ожидал прихода своего старого знакомого – Выев обманул его, не приехал ни в час обеденного перерыва, ни вечером. В другие времена Поперека усмехнулся бы и плюнул мысленно на новоявленного капиталиста, но на больничной койке он вдруг стал обидчивым.
– Сволочь!.. ты же парням нашим даже рубля не занес!.. – бормотал он, набирая все следующее утро телефон Выева. Ему вновь отвечали, что Александр Игнатьевич на выезде... что он в цехах (каких еще цехах? У него цеха?!)...
И случайно Поперека дозвонился – Выев сам снял трубку. Скоре всего, он ожидал чьего-то конфиденциального звонка именно на городском телефоне (сотовому сейчас умные люди не доверяют).
– Саша... – промычал Петр Платонович. – Ты что же, мурло?! Это Поперека... я в больнице, мне от тебя ничего не надо... но ты же вчера...
– Извини, брат, – запыхтел, заюлил на другом конце провода бизнесмен. – Тут у меня налоговая крутилась... со временем туго... если нужны деньги, я сейчас через помощника...
– Да не нужны мне твои сраные деньги!.. – зарычал Поперека, краснея от напряжения, и вдруг почувствовал, что снова в голове начинает шуметь река. – Ты украл у нас идею... мог бы хоть... – И бросил свою сотовую трубку в угол, под батарею. – С-сука!..
И странно – Выев неожиданно прикатил. Видимо, все-таки совестно ему было перед своим бывшим научным руководителем. Явился в палату, воняя французскими духами и черной мягкой кожей, в которую был облачен. Морда его, большая, как голая грудь борца, только с глазами, сияла все той же кривой, мокрой улыбкой.
– Петя!.. Не изменился!.. – залопотал он, протягивая коротковатые руки к Попереке. – Верно, суки мы! Так с нами, новыми русскими, и надо.
Он сел рядом с враждебно молчащим Петром Платоновичем, участливо спросил:
– Что-нибудь нужно? Может, капусты на лекарство?
У Попереки от злости зубы ныли.
– Ну, если можешь, – наконец, процедил он, прижимая плечом дергающийся нерв в шее. – Купи прибор для больницы. Узи.
– Автомат? – ухмыльнулся Выев. – Сделаю.
– Не валяй дурака Ты же понял. Или не болел никогда? Лечишься в швейцариях?
– Да какие швейцарии, – сменив лицо, сделавшись как бы даже скорбным, пробормотал Выев. – Знаю. Знаю. Сделаю. Это – сделаю.
– А мне не надо ничего, я тут временно... я счастливый человек, – дергая шеей, с вызовом продолжал Поперека. – Мне плевать на тебя, на твои деньги! Только иногда не хватает... живой музыки. Читал – в США?.. когда появилось звуковое кино, много людей оказалось выброшенными на улицу. Раньше перед кино тапер играл на пианино. И каждый раз по разному. Был кайф! Как Америка вышла из этого? В местах, где собирается народ, стали играть оркестры. В каком-нибудь холле сидит человек, тренькает на рояле. Создает ауру. Вот динамик – та же музыка. Но когда человек... Они из кинозала вышли в фойе, понимаешь?
Напрягшись, ничего не понимая, Александр Игнатьевич слушал странные речи давнего приятеля. Ему было одно ясно: болен человек.
– Кстати, помнишь, я занимался бальными танцами... но я танцевал под живой оркестр. А сейчас –
