Поперека, дергая шеей, рухнул на стул, Рабин присел на краешек дивана с неубранной постелью. Наступило молчание. Кто же из сотрудников лаборатории писал эти послания? И главное, зачем?
– Лаборантка наша – нет. Антон? Бред. Вася Братушкин? Еще бредее!.. Кто?!
– Я тоже нет, – печально усмехнулся Рабин. – Но, знаешь, к нам проще простого зайти. Вилкой можно отпереть.
– Но если так, мы никогда не вычислим... в институте сотни народу. Ну и хрен с ним!.. Главное – я знаю, что Жорик не писал. Но как мне теперь к нему пробиться?! Если мои письма попадают к этому типу – через его “троянца”? Так это называется?
– Элементарно, – ответил Рабин. – Ты гений, а такого не сообразил. С любого другого компьютера.
– Бездарь! – хлопнул себя по лбу Петр Платонович. – Я уже развалина. Но я выздоровею, клянусь!
17.
Через день на работе у Попереки зазвонил телефон – это была жена.
– Петр, – холодно сказала она. Как тонкая тугая струна, звенел ее голос. – Ты бы зашел к нам, есть разговор.
Почувствовав неприятное (узнала про Люську?), Поперека растерянно начал бормотать, что у него сегодня сеансы связи по Интернету и вдруг, обозлившись на самого себя за то, что вынужден изворачиваться, как мальчишка, крикнул:
– Ну, хорошо!
Пошел на старую квартиру часов в девять, сеялся дождь со снегом, теперь рано темнеет. Надо будет, кстати, забрать из дому длинное кожаное пальто.
Дома на кухне сидели за пустым столом жена и сын. То есть, чайник был заварен, накрыт полотенчиком, но Наталья и Кирилл словно бы ждали Петра Платоновича.
Можно было бы, конечно, с улыбкой, небрежно, спросить, как, мол, тут дела, поругать сына за дурацкие усы (в этом Наталья была на стороне мужа), но Наталья не дала и слова сказать. Она в лоб громко начала:
– Это что же получается? Дожили. Разврат.
И замолчала, моргая глазами. Сын молчал, но пунцовый вид его доказывал, что он чувствует себя неловко – наверное, донес матери, а теперь кается.
– Ну, взрослые же люди... – забубнил Петр Платонович. Он терпеть не мог слез. – Ну, ты тоже зря... ну, было...
– Если бы было?! – взъярилась жена. – Он же на ней хочет жениться!
– На ком?.. – Поперека удивленно воззрился на сына. Тот заметался глазами. – Это вот на той... что я в автобусе видел? – добавил он совершенно лживую фразу, но имея в вижу, конечно, ту, что была с сыном на его квартире.
Жена ахнула, всплеснула руками.
– В автобусе? Как же может зэчка покидать колонию? – И накинулась на сына. – Ты использовал служебное положение?! Тебя, сынок, просто посадят! Вместе с ней на десять лет!
Постепенно до Попереки дошло, что сын женится на молодой женщине, отбывающей срок в колонии, где он служит воспитателем.
Поперека не знал, как к этому отнестись. Он ее в глаза не видел, не слышал ее голоса, только помнит оставшийся после нее в постели горьковатый запах истомившегося без любви женского тела. Наверное, по этой причине он и не выгнал сразу Люсю домой – его возбудил, как зверя, этот чужой запах.
Сын сидел, надув губы, и упрямо молчал.
Чтобы помочь ему, отец спросил:
– Как хоть зовут? Сколько ей лет?
– Таня... – шмыгнул носом сын. – Аникеева. Ей двадцать два, она хорошо поет.
– И за что она туда...залетела?
– Статья сто двенадцатая, часть вторая... “д”...
Мать вскочила, отошла к окну, оттуда посмотрела на сына.
– Ты может по человечески? Убила кого? Или ограбила?
– Ну... из ревности... побила подругу... Вообще, должны были ей дать сто тринадцатую... в состоянии аффекта... но она пришла к ней домой через два часа... врачи говорят... – Кирилл махнул рукой и замолчал.
– Представляешь?! – Наталья уже обращалась к Петру Платоновичу. – Ты где-то бегаешь, ну, ладно тебе плевать на свое здоровье... тебе плевать на семью, а эта халда через неделю выходит на волю и будет тут жить. Я так понимаю, не выгонять же!.. – И Наталья навзрыд заплакала.
Поперека сел рядом с сыном и положил руку ему на могучее плечо.
– Ну, я же тебе сказал – иди на мамину квартиру... а я в твоей комнате поживу.
– Поживу! – взвилась Наталья. – Тут не проходной двор! Он поживет! У меня могут и свои планы!
– Пожалуйста! – улыбнулся Поперека. Уже свободой запахло. Хотя жаль, конечно, Наталью, если и сын уйдет, и муж. И дочь далеко в Москве. Замуж Наталья вряд ли соберется...
Петр Платонович помнит, как обычно сдержанная Наталья рыдала, когда они вновь сошлись: “Я эту твою Люську, идиотку, никогда не прощу... она же блядь... она же тут, в Академе, со всеми спала...”
Да, стоило ехать из Новосибирска в другой город, чтобы встретиться со школьной любовью. С постаревшей, конечно, блеклой, смешной... но любовью! Было!
– Наташенька... – мягко молвил Петр Платонович, переходя в наступление – только так можно успокоить женщину. – Ну что ты такое говоришь? Ловишь на каждом слове, как мент. Я просто ему предлагаю пойти жить на ту квартиру. Если у тебя планы, я поживу в другом месте.
– В каком? – напряглась Наталья. – Где ты собираешься жить?
– Ну я же ночевал, и не раз, в лаборатории? Там диван. Там все удобства. – И он вновь обернулся к сыну. – Я тебе дал ключ? Флаг в руки и вперед.
Кирилл хмуро молчал, толстый, жаркий, с облупленным до сих пор с лета носом.
– Не надо нам ничё, – ответил он, наконец. – Мы к ее матери поедем жить. Это на Байкале. А тут жить мне западло. Про тебя все говорят – крутишься волчком... ни нашим, ни вашим... Я человек определенный во всем – вот решился. И я ей буду верен.
Стиснув зубы, Поперека смолчал.
– Ладно, сын... – молвила, смягчившись жена. – Иди спать. Мне еще с ним поговорить надо.
“Интересно, о чем еще она собирается со мной говорить? – подумал Поперека и вновь ощутил тоскливый холодок на сердце. – Неужто Киря все-таки наябедничал?”
Насупленно склонив бритую усатую голову (тоже казак нашелся!) и не глядя на родителей, сын прошастал в свою комнату. А Наталья тихо, но резко прошептала:
– Посмотри мне в глаза? Ты опять с ней встречаешься?
– С кем?
– Соседка видели. Ты забыл, мы у Анны Михайловны мед покупали, когда еще мама твоя была жива... Позор! Стыд! – снова заплакала Наталья. – К нему женщины ходят!
“Ходят? Женщины ходят?” К Попереке только одна “приходила” на рассвете – Соня. Но и уходила одна на рассвете – Люся. Какая мерзость. Ведь и вправду, Петр Платонович вполне мог без них обойтись. Рассказать про Соню... что она приходила его предупредить об опасности? Но ведь она осталась у Петра Платоновича... ну и что? Дело-то было днем.
Жена что-то продолжала бормотать, подбородок ее покраснел, на нем сверкали слезки:
– Ты или разводись, или веди себя достойно...
Дело было днем. Но оправдываться все равно стыдно. Да еще гадать, кого из этих женщин видела
