Грейс видела, что его планы идут насмарку; как ни старается он вызвать сэра Эдмунда на откровенный разговор, пытаться убедить в чем-то больного человека все равно что прошибать головой стену. А теперь сэр Эдмунд наверняка попадет в больницу и неизвестно сколько там пробудет…
Стоя рядом с Дейвом, она наблюдала, как санитары грузят бесчувственного сэра Эдмунда на носилки и выносят из зала.
— Я поеду в больницу, — сказала Грейс. — Возьму такси.
— Не знаю, что тебе там понадобилось, — проворчал Дейв, — но я тебя отвезу.
В порыве благодарности она крепко сжала его руку и едва не рассмеялась — такое изумление отразилось на его лице.
— Да вы притворщик, мистер Бертон, — прошептала Грейс с улыбкой. — Вы умеете быть добрым. И на вас можно положиться.
Дейв обжег ее взглядом.
— Прекрати!
— Ах, как страшно! — проворковала Грейс; на сердце у нее вдруг стало так легко, как давно уже не было. — Что ж, поехали.
В больнице пришлось прождать несколько часов. Наконец к ним вышел врач и сообщил результаты осмотра и анализов; сэр Эдмунд вы карабкается — по крайней мере, на сей раз, но, если продолжит убивать себя алкоголем, прогноз будет неутешительным.
Домой они вернулись далеко за полночь. Измученная, но радостная, что в конечном счете все обошлось, Грейс утоляла голод салатом из холодильника. Дейв налил себе уже третью чашку кофе.
— Как можно пить кофе на ночь? — удивилась Грейс. — Ты же не заснешь.
— У меня иммунитет ко сну, — угрюмо пробормотал Дейв.
— Он так и не снял смокинг — только развязал галстук и расстегнул верхние две пуговицы на рубашке. Этот расстегнутый воротник придал ему какую-то небрежную элегантность.
Широко улыбнувшись, Грейс подперла голову рукой.
— Иммунитет, говоришь? Такой же, как к благородным поступкам? Ну тогда ты сегодня будешь спать как младенец!
Дейв сверкнул мрачным взглядом, но промолчал.
Грейс следила, как он рассеянно глоток за глотком пьет кофе; мысли его, казалось, витали где-то далеко. Неужели в самом деле стыдится своей доброты? В тысячный раз она спрашивала себя, почему Дейва так раздражает ее неприкрытое восхищение? Что не так в нем — или в ней самой, — если каждую ее улыбку он воспринимает в штыки?
— Странный ты человек, Дейв.
Он, хмурясь, отставил чашку.
— Только не надо устраивать сеанс психоанализа, — проворчал Дейв. — Не такая уж я сложная личность.
— Ошибаешься, — мягко возразила Грейс. — Очень сложная. Ты постоянно борешься с собой — уже одно это выделяет тебя из толпы. Ты ненавидишь в себе мягкость, доброту — ненавидишь и стараешься подавить. Изображаешь этакого бесчувственного супермена — при том что чувствовать ты умеешь, и очень глубоко. Кто-то когда-то тебя обидел, и обидел так сильно, что ты решил: никому и ничему больше ты не позволишь причинить себе боль. Вот почему ты так цепляешься за свою «бессердечность». Но это же обман! Все обман!
Дейв поддел вилкой салат — и положил на тарелку, так и не поднеся ко рту.
— Ты видишь только то, что хочешь видеть, — процедил он, сверля Грейс враждебным взглядом. — Я уже тебя предупреждал и предупреждаю в последний раз: не надо мной восхищаться. Ты об этом пожалеешь.
Но Грейс больше его не боялась. Как не боялась и его «последних предупреждений». Бог знает почему, но впервые за много месяцев на ее измученную душу снизошел мир. Она снова была, как когда-то, отважна и уверена в себе; она больше не боялась дарить восхищение — и, быть может, что-то большее…
Каких-то две недели назад она ненавидела Дейва — человека, который отнял у нее все. Но не сегодня. Сегодня она им восхищалась, открыто и искренне. Грейс не до конца понимала Дейва, но чувствовала, что в душе его таятся неизведанные запасы щедрости и доброты. При одной мысли об этом ее охватывал сладкий трепет; теперь она больше не боялась признать то, что долго таила даже от самой себя…
Она любит Дэвида Бертона.
Не того Дэвида Бертона, которого знает деловой мир по обе стороны океана, а того, который прячется за неприглядной маской Стервятника. Человека, способного весь мир обнять любовью, — если только она сумеет показать ему, что любовь — не грех, не постыдный проступок, а самое драгоценное на свете сокровище.
Сердце Грейс пело от счастья; переполнявшая ее радость требовала немедленного выхода в действии. Не в силах более скрывать свою любовь, она встала, танцующим шагом подошла к Дейву, сжала его лицо ладонями и поцеловала. — все свои чувства вложив в этот поцелуй.
Да, она любит Дэвида Бертона. Как ни безумно это звучит, а скрывать свою любовь от себя самой больше невозможно — и, самое главное, не нужно. Сердце подсказывало Грейс, что Дейв заслуживает любви. Он не Стервятник — он человек, как все, несовершенный и уязвимый. Но и в нем, как в каждом человеке, таятся неизведанные силы доброты и любви. В этот миг Грейс дала мысленную клятву: все на свете отдаст она за то, чтобы вытащить из скорлупы истинного Дэвида Бертона.
Поцелуй Грейс наполнил Дейва благоговейным восторгом. В нежности ее рук, в легком прикосновении губ он ощутил ту значимость, что придавала она этому дару любви. Почувствовал по одним поцелуем она отдает ему свою душу.
Сколько бессонных ночей провел он, ворочаясь, в постели, изнуряя себя несбыточными фантазиями! Теперь его мечты стали явью. Нет, не так: этот поцелуй стал лучше всего, что бывает в самых дерзких мечтах. Чуткие губы, мягкие нежные руки, легкое прикосновение теплой груди к плечу — все было исполнено почти невыносимой сладости.
Кровь молотом застучала у него в ушах — и все благие намерения были забыты.
Каким-то краем сознания Дейв осознавал, что подхватывает Грейс на руки, словно средневековый воин свою добычу, и несет вверх по лестнице в спальню. Так оно и есть, вновь и вновь повторял он себе, словно безумный. Так и есть: я хищник, она — моя добыча. И больше ничего.
Но в спальне Грейс его удивила. Она повела себя совсем не так, как свойственно запуганным пленницам — взяла инициативу на себя. Сама стянула с его плеч смокинг и выпростала из брюк рубашку, сама сбросила одежду — с такой улыбкой и со столь соблазнительными телодвижениями, что Дейв едва не забыл, кто из них охотник, а кто жертва.
При виде ее нагой прелести он забыл обо всем, кроме сладко напряженной плоти и крови, шумящей в ушах. Грейс потянула его за собой, и он послушно пошел — не завоеватель, нет, скорее околдованный простак. Она привела его в душ и включила воду. Поначалу вода была просто ледяной; Дейв улыбнулся, Грейс улыбнулась в ответ — и он замер, впивая взглядом каждую черточку ее прекрасного лица.
Когда она принялась намыливать ему грудь, от изумления у Дейва дух перехватило — такого он никогда еще не испытывал. Каждое ее движение усыпляло в нем воина — и пробуждало влюбленного. В глазах ее он читал такое безграничное доверие, что все существо его содрогалось от желания осуществить ее мечту. Стать таким, каким Грейс его видит, — мужчиной, которому она отдается.
На разрумянившемся лице ее, в сияющих глазах читалось предвкушение счастья. Дейв жаждал ее, как умирающий в пустыне жаждет глотка воды; близость ее ударяла в голову и опьяняла словно молодое вино.
Он притянул ее к себе, шепча какие-то глупости, которых не понимал и сам: что-то о любви, о счастье, о том, что никогда ее не обманет и не обидит. Безумная ложь, прекрасная ложь — о, если бы она стала правдой! Хоть на несколько мгновений, хоть на одну ночь. Стать тем, чье отражение смотрит на него из сияющих глаз Грейс… Любить ее — любить страстно, бурно, бешено, поклясться, что на всей земле для
