Грушовку сдаваться, иль проведать кого?
– Я на разведку, сынок. Видно придется там доживать свой век.
– Вот ты о доброте. И что ты своей добротой? В Грушовку?
– Не в доброте дело. Мои, наверное, и слышать об этом не хотят. Я сам так решил.
– Просто так никто бы не решил. Значит, обуза.
– Обуза. Согласен. А кто в старости не обуза?
– Глупости, дед. Нет будущего у государства, для которого старики – обуза. На востоке старик – самый почитаемый гражданин. Его уважают и прислушиваются.
– Вот ты так красиво говоришь, а сам везти меня забесплатно не хотел.
– Знаешь, сколько вожу туда? У меня жена в Грушовке медсестрой в этом, как его, геронтологическом центре работает. Наслышан от нее всякого. Туда же стариков, как детей подбрасывают.
– Как это?
– А так. Месяц назад бабушку привезли на машине, старенькую совсем, посадили на скамеечку, а сами поминай, как звали. А бабулечка сидит час, сидит второй, как подкидыш у дома малютки. Только тот орет, а эта плачет беззвучно. У того и имени то нет, чистый лист, а у этой вся жизнь за плечами, а кроме памяти – ничего. Когда стало смеркаться, вышли к ней, мол, ты что, бабуля, тут делаешь?
А она взмолилась:
– Деточки, заберите, нет моей мочи сидеть на этой скамейке больше.
– А зовут то тебя как?
– Вот документ. – достала платочек с документом трясущимися руками.
Шофер возмущенно цыкнул слюной в открытое окно:
– Собственные детишки ее скинули государству, как ненужную вещь. Старики – сироты при живых детях, дети – сироты при живых родителях. Что делается? Так что, ты, дед, крепись, не везут тебя дети в Грушовку, и не рыпайся. Живи тихонько.
– Да как же жить спокойно?! – дед взволнованно взмахнул рукой. Все чувства, так старательно спрятанные за невозмутимостью, выплеснулись наружу. – Они уезжать собрались, а я им мешаю. Из-за меня сидят, ждут. А чего ждут? Смерти моей. Так я уж лучше сам как-нибудь.
– А куда едут то?
– В Австралию!
– Эка, ближний свет! Что им дома не живется?
– Да там родственники, нашлись по жениной линии. Одиноко им, видите ли, хотят родню собрать в кучу. Вот наши и зашебуршились.
– Ну, так и ты с ними давай, дед! На старости лет на мир посмотришь.
– Кому я нужен там, в той Австралии? Тесты на здоровье проходят. Разве ж я пройду? Вон, Соньку худеть заставили, иначе, не пустят.
– Чудеса в королевстве датском. – Шофер крепкой ладонью пригладил непокорные волосы на лбу. Руки крепко сжали баранку, так, что костяшки пальцев побелели. – А ты знаешь, дед, когда больше всего едут в Грушовку дети?
– Когда?
– Когда у их стариков пенсия, жалкие двадцать пять процентов, которые им государство оставляет. Так вот, едут навестить, просыпаются у них родственные чувства.
В кабине повисла тишина, тяжелая, гнетущая. Вертелась обезьянка, ничего не подозревавшая о нравах, царящих в стае ее потомков. Грустно наблюдал за всем Николай Чудотворец, по-прежнему любя и надеясь. А за окном микроавтобуса побежали коттеджи – новостройки.
