пуская слюни в сладостном предвкушении. Просто сказать фильм по Интернету мало кто рисковал — русско- германская программа тотального слежения 'Невод' отслеживала трафик, и скачанный горячий фильм с 'зайчатами' почти неизбежно влек за собой ночной стук в дверь.
Примерно то же самое представляло собой скотоложство — за исключением того, что с ним парижская полиция почти не боролась. Единственным условием было, чтобы не страдали животные.
И, конечно же, содомия, как без нее.
Париж был европейской столицей содомии, хотя клиентов было не так уж и много. Все дело было в суровости континентальных законов. В Российской Империи содомский грех карался публичным телесным наказанием и пятью годами каторги, в Священной Римской Империи наказание в зависимости от обстоятельств могло быть увеличено до пятнадцати лет — даже если 'секс' был добровольным и оба партнера были совершеннолетними. В Париже содомиты чувствовали себя не менее вольготно, чем в Лондоне, вот только клиенты были в основном местными. Дело было в особенностях психики извращенцев. Если педофилами обычно становились семейные люди и успешно совмещали семейную жизнь с редкими, нередко тайными визитами в Париж или тайным просмотром купленных там фильмов, то содомиты чаще всего не могли заводить семью и скрывать свой недуг. А потому — потенциальные клиенты парижских сахарных мальчиков просто оказывались в тюрьме. Однако, содомиты в Париж все же приезжали и для них существовало кладбище Пер-Лашез, названное так в честь исповедника одного их французских королей Франсуа де ла Шеза. Там была похоронена великая певица Эдит Пиаф и на кладбище всегда были туристы, что не раз приводило к досадным инцидентам. Обычно, видя проходящего туриста, 'девочка' и клиент просто прикрывались газетой или путеводителем по Парижу. Всего на кладбище постоянно работали от шестидесяти до восьмидесяти гомосексуальных проституток, в основном это были студенты. Кладбище было удобно тем, что можно было замаскировать визит посещением могилы той же Эдит Пиаф.
Одним из ценителей Эдит Пиаф увы, был архиепископ Парижа, кардинал Франсуа Бушерон. Высокий, представительный седовласый кардинал был уважаемым человеком на коллегии выборщиков, при последних выборах Папа был избран перевесом лишь в три голоса — и немало голосов в его копилку принес кардинал Бушерон. Кардинал был известен своим покровительством медицинских учреждений, помощью Французскому Красному Кресту, опекой беженцев, борьбой с грехом, в том числе и с педофилией. Правда, при этом несколько историй с сыновьями беженцев — удалось замять лишь уж очень щедрым вспомоществованием.
Покатился под откос будущий кардинал еще в тринадцатилетнем возрасте, когда его в католической школе иезуитов совратил один из преподавателей. Повзрослев — будущий кардинал стал совращать сам. Опасаясь иметь дело с детьми, он в основном посещал кладбище Пер-Лашез, где и выбирал самых симпатичных студентов.
Сегодня была пятница, а завтра — кардиналу предстояло служить мессу в кафедральном соборе Свободного города Парижа — Нотр дам де Пари. Только в среду — кардинал прилетел из Полинезии, где безумно вымотался за все время служения и добродетельствования. Как и всегда — существовало только один способ снять напряжение и подготовиться к субботней мессе. Ее он должен был прочитать завтра особенно хорошо — планировалось присутствие съемочной группы.
В своем кабинете в здании Конференции католических епископов Франции, которое сейчас использовалось как офис для Парижского епископата и благотворительных служб Римской католической церкви — кардинал снял свою кардинальскую мантию, надел на вешалку, тщательно расправил и повесил в шкаф. Завтра он наденет другую, предварительно выглаженную — но кардинал с большим трепетом относился к своим вещам, берег и следил за ними. Из соседнего отделения шкафа — он достал длинный, черный мужской плащ — макинтош и надел его. Для такого плаща было жарковато, но сегодня обещали дождь и такой плащ был вполне впору…
Надев черную шляпу — в этой одежде он был похож на шпиона — кардинал вышел…
Отвечая на приветствия и давая поцеловать руку желающим — кардинал прошел по вестибюлям и лестницам, вышел на улицу. Озабоченно глянул на небо — над предместьями. Подпираемые шпилями клубились темные, кучевые облака. Не иначе, ожидался дождь…
Кардинал направился влево, там, в двух кварталах — был уродливый гараж муниципалитета. Бетонная коробка, непоправимо изуродовавшая всю улицу. На первом ее этаже кардинал держал свой большой, почти новый 'Опель', на последнем, пятом — стояла точно такая же машина, но в модификации 'универсал', у Опеля это называлось 'вариант'. Большая, удобная машина с багажным отсеком в три тысячи литров как нельзя лучше устраивала кардинала и позволяла ему не рисковать, снимая номер в отеле. В отеле его мог запомнить портье…
Про вторую машину никто не знал.
Кардинал поднялся на пятый этаж. Открыл машину, завел мотор. В животе — в предвкушении удовольствия, суть которого могут понять лишь такие же, как он сам — сладостно пульсировал какой-то комок…
Выезжая, кардинал не заметил, как к его Опелю пристроился сзади небольшой универсал марки Рено.
Машину кардинал бросил за две улицы до искомого места. Воровато оглянулся перед тем, как идти — но ничего не увидел. Обычная парижская улица — бутик, кафе, ресторанчик. Неспешное движение, обнаглевшие скутеристы и ищущие место для парковки водители, стайка девушек на перекрестке — юбки- колокол до середины бедра, заливистый смех. Кардинала они не заинтересовали ни в малейшей степени — они были похожи на совсем молодых жеребят, длинноногих и шебутных. Последний раз он пробовал с женщиной лет десять назад — и у него ничего не получилось, как и в другие разы, когда он пытался побороть свою пагубную привычку. Видимо, такой уж он есть и с этим ничего не поделаешь.
Воздух был тяжелый, душный. Пахло грозой…
Заперев машину, кардинал пошел к кладбищу…
На кладбище он проник не через основной вход, больше похожий на улочку старинного города, с деревьями, мощеной брусчаткой мостовой и серыми громадами склепов высотой до двенадцати — пятнадцати метров. Он знал место, где разрушилась ограда, и знал это место не только он. Ему пришлось подождать — через заросшую плющом дыру протиснулся благообразный, пожилой старик, поспешно отведший взгляд, за ним — вылез юнец лет двадцати в черной кожаной куртке — этот наоборот нагло посмотрел на кардинала и усмехнулся. Кардинал пропустил нашедшие друг друга любящие сердца и полез на кладбище сам…
Подходящую пару — кардинал нашел у некрополя на холме Шаронн. Само по себе это место было примечательно, ибо посвящено оно было любви. Некрополь на шароннском холме был возведен для всех женщин, которых когда-либо любил Наполеон I Бонапарт. Здесь упокоен прах и прекрасной полячки, графини Валевской, относительно которой есть серьезные подозрения, что именно она толкнула Императора в страшные снега России, здесь покоится 'египтянка' Полина Фуррес и мадемуазель Марж, здесь же покоится прах многих из прославленных маршалов Наполеона. Этот некрополь создан в год коронации Наполеона Бонапарта и расстрелян из винтовок и пушек в год его низвержения, а потом восстановлен. Именно здесь — кардинал поймал взгляд молодого человека богемного вида с цветком в руке, который на вопросительное движение бровями слегка улыбнулся.
Есть…
Кардинал хорошо знал многих из тех несчастных, которые промышляли здесь, и даже жалел их — как стоило бы, наверное, пожалеть и его самого. Мориса, например, которого он не нашел сегодня и с которым был несколько раз — изнасиловал пьяный отчим. Жерара, как и его самого — совратил преподаватель в иезуитской школе. Александра — когда ему было всего восемь лет, во время осмотра изнасиловал врач, причем мать стояла за дверью. Их судьбы были изломаны навсегда, они уже не могли создать нормальную семью и дать потомство, оставить свой след на земле, они были обречены скитаться здесь, среди гробниц великих людей и людей совсем неизвестных, они были одержимы развратной, неестественной похотью, которая, в конце концов, обещала их сгубить. СПИД — вот как она называлась, кара за эту похоть. Париж — был еще и европейским рассадником СПИДа[1], правда, любителей порочной страсти это никак не останавливало…
