Хотя отделаться от своего прозвища нашему герою не удалось и в «Санкт-Бенедикте», но в общем и целом школьные товарищи под строгим присмотром директора, отца Барнаби, особо его не донимали.
Замечательные уроки, которые вел святой отец, очень скоро обнаружили в Бальтазаре дарования, которые до сих пор ввиду других, более явных особенностей оставались скрытыми от всего мира. Уже в первый год обучения в «Санкт-Бенедикте» Бальтазар начал всерьез размышлять над таинствами религии. Когда отец Барнаби объяснял им разницу между Вознесением Господним и Вознесением Девы Марии, Бальтазару показалось, будто тот ему многозначительно подмигнул. Пузырь, разумеется, тут же догадался, куда клонит преподобный отец — выходило так, что святую Деву Марию увлекли ввысь силы, на которые она не имела никакого воздействия, в то время как Христос взмыл в небо своими силами. Для Бальтазара это различие не имело существенного значения, поскольку собственной тягой он явно не располагал, как и не было у него никогда ощущения, что вверх его влекут силы небесные. Но так как ему не хотелось огорчать отца Барнаби, свои соображения он оставил при себе, а через какое-то время решил заняться физикой.
Нетрудно догадаться, что закон всемирного тяготения стал для Бальтазара любимой темой. Отца Бонифация несказанно радовал такой неподдельный интерес, не часто встречавшийся у его учеников. За кратчайшее время Бальтазар освоил все опыты Галилея и сходу уяснил суть закона Ньютона. Когда его первоначальное возбуждение несколько улеглось, он поднял однажды на уроке руку и, выйдя по кивку учителя к доске, произнес перед своими пораженными одноклассниками пламенную речь:
— Понять, как действует сила тяжести, не так уж сложно. Но вот понять, откуда она берется? Отчего земная материя столь притягательна? И с какой такой стати гравитационная постоянная имеет величину — ни больше ни меньше — а именно G = 6,672 х 10-11 Нм2 кг -2? Не на все эти вопросы, как мне представляется, смог сэр Исаак Ньютон дать удовлетворительный ответ, и даже сегодня нет в данном деле полной ясности. Зачем вообще нужна эта сила тяжести? Вы, наверно, ответите, что без нее не росли бы деревья, не тянулись бы ввысь заводские трубы, пирамиды и так далее — ну а нам-то от нее какой толк? Кто сказал, что мы непременно должны быть прикованы к земле? Разве не сулит уже Библия всем труждающимся и обремененным надежду на облегчение? Вы только вдумайтесь, каких усилий стоит велосипедисту взобраться на гору, а пожилой даме тащить вверх все эти пакеты с покупками, да и нам карабкаться в класс по четырем лестницам. И это только самые безобидные примеры из тех, что приходят мне в голову! Почему люди всегда одной ногой стоят в могиле? Хотелось бы знать, не повинно ли в этой постыдной склонности все то же злосчастное земное притяжение? Лично у меня нет никакого желания всю жизнь оставаться прикованным к земле. И если честно, неужели и вам не действует на нервы эта отвратительная, назойливая сила тяжести?
Глубокая тишина воцарилась в классе, когда Бальтазар закончил свою речь. Затем отец Бонифаций привел несколько утешительных доводов о преимуществах смертности. Прозвенел звонок, урок закончился, и по коридору понеслись злобные выкрики: «Чертов пузырь, ну и дурак, и чего разболтался, чокнулся, видно, проклятый пузырь!» — орали одноклассники, и Бальтазар почел самым благоразумным в этой ситуации скинуть с себя тяжелый свинцовый фартук и, не чуя под собой ног, обратиться в бегство. Тем, кто с благородным негодованием станет осуждать поведение этой горланящей ватаги, не следует забывать, что любые проявления более высокого интеллекта не только в школе, но почти всегда и всюду наталкиваются на недовольство окружающих. Даже если обвинительная речь Бальтазара по поводу силы тяжести и была блистательна, он все же рисковал прослыть выскочкой. Но справедливости ради следует отметить, что хоть и был он одержим высокими помыслами, но высокомерия в нем никогда не было.
Много разных нападок приходилось ему выдерживать. И не только за свое безразличие к вопросам приземленного свойства. Пагубными последствиями обернулась для него и энергично проводимая последнее время в «Санкт-Бенедикте» акция за здоровое питание. Дело в том, что ученики постоянно и в неумеренных количествах поглощали фастфуд и очень скоро начали страдать ожирением. Перепуганные родители потребовали ужесточения контроля, чтобы дети их не набирали без конца в весе. В условиях строжайших инструкций и запретов мгновенно обратил на себя внимание тот факт, что Бальтазар, хотя и продолжал поглощать стейки и чипсы, фруктовые пирожные, кремовые торты и огромные порции мороженого, ни разу, когда приходилось взвешиваться, не набрал и десяти граммов. Симпатий среди товарищей по несчастью это ему, разумеется, не прибавило. Верх стала брать черная зависть.
Очередные неприятности поджидали его на спортивной площадке, и прежде всего в прыжках в длину, в высоту и с шестом. Сам Бальтазар не придавал никакого значения своим выдающимся успехам, но его не столь легкие на подъем конкуренты начали выражать недовольство и заявили, что он якобы находится по сравнению с ними в более выгодном положении, и это нечестно. Когда Бальтазар без особых усилий преодолел планку в 5 метров 10 сантиметров, то был единодушно освистан одноклассниками. Хотя отец Бонифаций и подчеркивал совершенно справедливо, что превращение кинетической энергии в потенциальную происходит, как известно, по формуле 1/2mv2=mgh, стало быть, коэффициент массы в данном случае не имеет значения и может быть сокращен, но об этом и слышать никто не хотел. Напротив, решено было Бальтазара дисквалифицировать.
Но все эти жизненные испытания не сломили непоколебимой бодрости его духа. Другие, более насущные проблемы требовали своего разрешения. Когда родители приехали забирать его на каникулы, выяснилось, что он больше не помещается в обычную машину. Пришлось нанимать микроавтобус. Немалых усилий стоило им и дома протолкнуть его во входную дверь. В комнате его была установлена двуспальная кровать. Щекотливые вопросы возникли также с ванной и унитазом, а когда Бальтазар под конец должен был поездом возвращаться назад в интернат, отцу пришлось взять ему два билета. Однако все эти неприятности, которые кого угодно довели бы, наверно, до отчаяния, ничуть не сказались на жизнерадостности Бальтазара. Он не унывал и не вешал нос.
Прошло еще несколько лет, и Боллинджеры стали задумываться о профессиональном становлении своего сына. Отец Бонифаций полагал, что из него мог бы выйти хороший астронавт, но Бальтазар даже и мысли подобной не допускал. Беспомощные барахтанья космических путешественников у него, дескать, вызывают одно отвращение.
— На этих кукол просто жалко смотреть, — заявил он. — В их паренье нет никакой элегантности. И прошу меня извинить, отец Бонифаций, но я позволю себе не согласиться с вами и в том, что касается чисто физической стороны дела, которая в данном случае весьма существенна. В космосе или на Луне нет в малом весе никакого преимущества. Скорее наоборот! Чем больше вес — тем лучше!
— Виноват, — произнес учитель, — ты совершенно прав. С радостью убеждаюсь, что отличные оценки в аттестате ты действительно заслужил.
После этого инцидента Бальтазар утратил всякий интерес к физике, и в нем обнаружились другие многообещающие задатки. В самом отдаленном уголке школы святой отец Бонавентура, родом из Италии, вел по собственной, разработанной им программе занятия живописью. Желающих, к сожалению, было мало, потому учитель сразу всей душой привязался к Бальтазару. В сарай, где размещалась мастерская, вела большая двустворчатая дверь. Наконец-то в ней обнаружился какой-то прок, она давала возможность новому ученику отца Бонавентуры без труда входить в помещение и покидать его.
Первое, что ощутил Бальтазар, оказавшись в мастерской, был запах свежей краски. На стенах вперемешку висели картины, большие и маленькие, прекрасные и безобразные, другие стояли в углу, прислоненные к стене.
— Это вы их все нарисовали? — спросил Бальтазар.
Святой отец Бонавентура изобразил на лице насмешливую улыбку и тут же приступил к первой вводной лекции по фундаментальным основам живописи.
— Самая опасная ловушка для начинающего художника, — начал он, — это стремление к оригинальности. Зачем с первых же шагов вступать на ложный путь? Лучшие картины в большинстве своем уже написаны, так для чего пополнять культурное наследие второсортной мазней? Гораздо достойнее и интереснее заниматься копированием великих мастеров или же реставрацией их работ, когда в них обнаруживаются потертости, кракелюры, выцветание, загрязнения от пыли и копоти, не говоря уже — и тут голос его даже задрожал от возмущения, — о преднамеренных увечьях, которые наносят им бездарные дилетанты и преступные бракоделы ретушированием, дописыванием, освежением, перетяжкой,
