— Какие тролли? — тетушка растерянно огляделась вокруг, словно ожидая обнаружить новых гостей.
— Никакие, — ответил Ругер. — Пойдем внутрь!
Ругер понемногу переговаривался с тетей, а я не могла избавиться от впечатления, что оказалась в фильме о сельской жизни в прошлом веке.
Тетушка запихнула в дровяную плиту пару отличных ровных поленьев и приоткрыла крышку котла, стоявшего сверху. Из котла повалил горячий пар, превратив кухоньку в баню. Тетушка проверила картошку на готовность, ткнув в нее спичкой.
— Еще минуточку. Ругер, накрывай на стол, а я пойду умоюсь.
С этими словами тетушка снова вышла. Протерев оконное стекло, я увидела, как она склонилась над лоханью, раздевшись до пояса на ноябрьском морозе. Я по пыталась представить себе, какова температура воды в этой лохани. Тетушка тщательно и аккуратно вытерлась. Когда она вошла в дом, лицо ее светилось, она выпрямилась: стало заметно, что когда-то она была очень статной женщиной.
Дар речи вернулся ко мне только за столом, когда мы ели горячую картошку.
— Я думала, все такие дома уже снесли…
— Этот держится с 1752 года, — с гордостью отозвалась она. — Теперь он культурный памятник. Ну, выпьем за это! — Она подняла свой бокал, в котором плескалась горькая жидкость, и залпом выпила, а затем стала смотреть, как я пытаюсь пригубить коричневое снадобье. Я, конечно же, закашлялась: напиток оказался еще крепче, чем я думала.
— Это с непривычки, — сказал Ругер, по-отечески улыбаясь.
В плите потрескивал огонь, в кресле мурлыкал кот, кровать была аккуратно застелена лоскутным одеялом.
— У меня почти такое же, — сказала я. — Бабушка сшила.
Тетушка вытянула ноги под столом, задев меня носками, и удовлетворенно вздохнула.
— Вы ложитесь на кровать, а я достану матрас.
Я ужасно покраснела от смущения.
— Но я не собиралась ночевать здесь, — еле выговорила я.
— Почему это? — она бросила на меня удивленный взгляд.
— Элли живет с родителями, — ответил Ругер. Это произвело на тетушку такое впечатление, будто он сообщил нечто из ряда вон выходящее.
— Вот оно как! Поздравляю! Жить у родителей — такое не каждому выпадает.
Она вдруг погрустнела. Ругер обнял ее за дрожащие плечи.
— Ну-ну, тетя… ты же большая девочка. И еще у тебя есть я!
— Но я-то хочу увидеться с папой, — жалобно проговорила тетушка. — И с мамой… и с братом… почему их здесь нет?
Ругер поднял тетушку на руки, словно она была маленькой девочкой, и посадил к себе на колени, бережно поглаживая тонкие черные волосы. Она положила голову ему на плечо, и уже через минуту дрожь унялась.
— Может, блинчиков на сладкое? — спросила она, утирая слезы.
Я кивнула, немного сбитая с толку такими перепадами.
— На меня иногда находит, — пояснила тетушка, выпрямляясь. — Как маленькая становлюсь.
Когда мы поели блинчиков, Ругер проводил меня к метро. Этой ночью он собирался остаться у тетушки, чтобы она не грустила.
— Дети — они такие, — сказал Ругер, — стоит выйти в соседнюю комнату, как им уже чудится, что ты пропал. Вот и тетушка так.
— А что с ее мамой и папой?
— Ее папа купил это домик, чтобы семья иногда здесь жила. Они были цирковыми артистами. Мой отец и тетя Роза жили здесь с няней. А родители приезжали на пару месяцев в году. Пока тете не исполнилось двенадцать. После они уже не появлялись.
— Родители не имеют право вот так пропадать! — возмутилась я. — Вот эгоисты!
— Может быть. А может быть, они умерли.
Я уставилась на него, ничего не понимая.
— Но ведь такое становится известно?
— Нет. Они выполняли опасный трюк. Тройное обратное сальто на высоте восемнадцати метров. Ошибиться можно было только один раз.
— А как же страховочная сеть?
Ругер покачал головой.
— Поэтому-то на них и приходили посмотреть. Они не пользовались сетью.
— Но у них же были дети! Это ведь преступление!
— Может быть, — Ругер загадочно улыбнулся и добавил: — Теперь у нее только я.
