— Повезло ей, что у нее есть именно ты и никто другой. Правда, очень повезло!
Ругер рассмеялся.
— Повезло мне, что я встретил тебя. И никого другого, — прошептал он. — Не знаю, что сказала бы тетя, если бы я привел домой какую-нибудь нормальную девчонку.
— Нет никаких «нормальных» девчонок, — возразила я и поцеловала его. — Это парни так думают. Иди к тете, позаботься о ней!
— Угу, — ответил он. — Расскажу ей сказку на ночь.
Мы обнялись, стоя под старинным фонарем на старинной мощенной булыжником улочке. Как в фильме. О прежних временах.
Потом мы одновременно повернулись и пошли в разные стороны. Но, обернувшись, я увидела, что обернулся и он. Так мы и шли, пока я не налетела на какую-то тетеньку, уже у самого спуска в метро.
Вернувшись домой, я застала маму в самом плачевном виде.
— Звонили из больницы в Люлео5. Он там.
— Что? — я уронила куртку на пол.
Гипс.
Вот как все было. Папину машину занесло на дороге на третий день командировки, и теперь он лежал в больнице с ногой в гипсе и весь в синяках. Я говорила с ним по телефону. Он почти ничего не рассказывал, но я все- таки узнала, что ему повезло: обошлось лишь ушибами ребер, отеками и переломом ноги.
— Они говорят, что это настоящая удача, — монотонно повторял он.
— Вот и хорошо, — отозвалась я. — Значит, скоро ты снова будешь дома?
— Не знаю, — ответил папа. — Ничего не знаю. Я, наверное, самый смешной и нелепый в мире человек.
— Значит, ты можешь попасть в книгу рекордов Гиннеса, — ответила я.
Он ничего не ответил, и мне стало стыдно.
— Может быть, ты ехал на слишком большой скорости? — мягко спросила я.
— А может быть, просто устал…
— Ты заснул?
— Ну, как сказать — заснул… Зевнул пару раз, а потом принял пару таблеток «Вивамакса», чтобы взбодриться.
— И оказалось, что это снотворное?
— Ну, они, наверное, не рассчитаны на мгновенный эффект — их надо принимать продолжительное время.
— Я приеду навестить тебя.
— Это слишком далеко. А тебе надо в школу. Посмотри на карту — увидишь, где Люлео.
— Обнимаю тебя, пап. Скоро увидимся.
— Угу, — промычал он, и голос у него был мягкий, как французский сыр многомесячной выдержки.
Мама бродила по квартире, попутно наводя порядок: вытаскивала из шкафов папины вещи, бросала в кучу старые рубашки и брюки.
— Он скоро вернется! — протестовала я. — Ему что, голым ходить?
Она что-то пробормотала в ответ: мол, угораздило же выйти замуж за безнадежного типа.
Вечером я снова забралась в окно к Лу.
— Что-то мне неспокойно, — сказала я. — Теперь он считает, что совсем опозорился.
— Ну и шут гороховый, — отозвалась Лу маминым эхом.
— Эти оздоровительные препараты надо запретить! — злобно произнесла я. — И автомобили, и все эти магазины товаров для здоровья, и вообще весь Норланд6! Стереть с карты!
— Ты со мной говоришь или с кем? — вздохнула Лу, пытаясь распутать пряди волос, только что выкрашенных в рыжий цвет.
— Тебе и дела нет до папы, да? — я встала между ней и зеркалом.
— Конечно, есть, но мне все это осточертело! — она уронила руки, все в рыжих пятнах, на колени.
— Что — это?
— Вся эта морока.
— Потому что ты интересуешься только собственной персоной!
— Неправда — ну скажи, неправда! — голос у нее стал жалобный.
— Сначала докажи!
— Уходи!
— Ладно. Уйду. Продолжай в том же духе, раз тебе плевать на остальных! Раз папа тебя не интересует!
Иногда я жалела, что эта эгоистка — моя сестра. Например, как в этот раз.
На следующий день я решила, что так просто моей сестре не отвертеться.
