И я поняла, что сейчас задохнусь, и мне стало смертельно страшно, и я почувствовала себя невероятно беспомощной, потому что я совершенно не хотела его обманывать, и я пробормотала какую-то несусветную бессвязную глупость, что я, конечно, самая страшная в их мире женщина, и что я — мутант несчастный и уж точно не та женщина, на которую такой ангел, как Котик, может смотреть с каким-то интересом, и еще что-то — но Котик прижал палец к моим губам.
И говорит:
— Слушай, Луис. Может, ты и мутант, но это ничего не меняет. Ты, совершенно точно, не самая страшная женщина на Мейне, я знаю, о чем говорю. Но ты, уж точно, единственная на Мейне женщина, которая не стала меня гнать, когда я пришел, и я, видишь ли, теперь хочу остаться. Да и вообще, ты — женщина. Достаточно, я бы сказал. А те красотки, о которых ты говоришь — на их счет я бы усомнился. Я тут много всего видел. Ты ведь ничего не знаешь о моей поганой жизни.
— Я, — говорю, — просто жутко боюсь, что с тобой что-нибудь случится. Я тогда убью Чамли, но что это изменит. Я больше не хочу, чтоб умирали люди, которых я люблю.
А Котик обнял меня крепче, чем любая девушка, улыбнулся и сказал:
— Мы с тобой отобьемся от кого угодно. Я тоже умею драться. Ты веришь?
— Верю, — говорю. И я вправду верю, потому что у него в глазах эти острые огоньки бойца. — Конечно, верю.
Утром мы проснулись очень рано. Все еще розовое было от зари, и космодром был совершенно пустынный, как заколдованный город, потому что тут люди живут, в основном, по ночам, а на рассвете спят.
Но я привыкла рано вставать еще на Аллариа, а Котик не привык спать ночью и поэтому к рассвету выспался.
На нашей новой машине оказался дивный водоочиститель, поэтому уж мы могли себе позволить душ и все блага цивилизации. А потом я увидела, что Котик зашвырнул в угол свою рубаху в серебряных розах и блестящие штаны и надел рабочий комбез и куртку из своей торбочки. И волосы снова завязал ленточкой. И стал похож не на звезду экрана и героя-любовника, а на старшеклассника на практике. Правда, тоже киношного.
— Жаль, — говорю. — Раньше было красивее.
— Прости, Луис, — говорит. — Просто, кажется, так сейчас будет лучше.
И я, глядя на него, подумала, что глупо постоянно ходить в скафандре, что еще надеть шлем — и вид будет совсем как у ипохондрика, который чужого мира боится до одури. Хотела снять, но Котик сказал:
— Не снимай, пожалуйста. В нем надежнее.
— Ага, — говорю. — Будто я боюсь болезнетворных микроорганизмов.
— А если и боишься, — говорит, — кому какое дело? Знавал я одного парня, так он, как увидит какого-нибудь незнакомца, сразу грабки спиртом протирает, потом — глоток внутрь, а по вене — шприц биоблокады. На всякий пожарный. Кто-то ему рассказал про гуршгианскую проказу, так он жутко боялся подцепить.
— Не подцепил? — говорю.
Смеется.
— Нет. Спился. Так что не парься. Что ваще может быть нормальнее, чем пилот в скафандре?
Потом мы взяли пульверизатор с красной краской, вышли наружу и крупно написали на покрытии: «Блок Луиса. Не занимать, а то он вернется и даст в ухо». А потом уже, со спокойной душой, улетели проверить машину.
Особенно далеко мы не забирались. Так, «прыгнули» тысяч на пятьсот километров, только чтоб посмотреть, как он идет в гиперпространстве — до ближайшего астероидного потока. А там постреляли в астероиды. И в этом пробном рейсе я окончательно поняла, что такое Котик.
Сокровище.
Рассчитывал «прыжки» он не особенно лихо, но на этом я сама зубы съела. Зато Котик дивно вел машину в физическом космосе — мне случалось гостить у патрульных и смотреть маневры, но я в жизни не видала такого виража. Ни у кого. Он все забортное ничто просто собственной кожей чувствовал. Поэтому мы сразу решили, как разделим обязанности в бою — он будет выводить машину на цель, а я — стрелять, благо я, оказывается, вполне терпимо стреляла. Котик только сказал:
— Попрактиковаться бы на чем-нибудь пошустрее астероидов…
— Да, — говорю, — хорошо бы. Но не вижу мишени. Если только попросить кого-нибудь нас атаковать и пострелять понарошку.
— Угу, — говорит. — Давай Чамли попросим. А я случайно выстрелю не понарошку. Совершенно холостой, то есть, очень одинокой ракетой.
— Если мы, — говорю, — попросим Чамли, то еще на планете раздеремся.
— Ну да, ну да, — говорит. И улыбается со злыми огоньками в глазах. — Он в жизни мне не простит, что я свалил. Думаешь, им движет что-то вроде страсти? Фигу, я три года был его пилотом. Он привык к хорошей жизни, теперь ему будет сложно… разыскать кого-нибудь с хорошей квалификацией… и широкого профиля.
— Да, — говорю. — Ты крут.
— Я!? — фыркает и закатывается. — Нет, я?! — и тыкается мне носом в плечо. — Ты правда так думаешь? Нет, Луис, ты — просто чудо какое-то!
Ну да, думаю. Чудо. В перьях. Но ничего не говорю. Я была совершенно счастлива.
В штабе на нас смотрели, как на неведомую иномирную диковинку — с ноздрями на коленях, например. С любопытством и легкой опаской.
Козерог говорит:
— А ты, все-таки, прешь буром.
— Нехорошо, — говорю, — по-твоему, да?
— Да не то, чтобы, — говорит, — у нас тут свободный мир. Для тебя это хорошо. Но ты можешь переманить Чамлина пилота, а Чамли может тебя пристрелить. Но ваще вы оба — в своем праве.
— Кто кого переманивал? — говорю. — Если у вас тут свободный мир, надо думать, как себя вести, чтобы твои подчиненные хотели с тобой остаться.
А Козерог хмыкнул и пробормотал что-то вроде «Ну-ну».
Рыжий в разговор не вмешивался — он сидел в уголке, под розовым светильником, и обнимался с двумя женщинами. А если на меня и на Котика случайно смотрела женщина, то вид у нее делался, как у мортисянской госслужащей из департамента Службы Контроля — означал, что мы оба преступники, подлежим насильственной стерилизации и ссылке в генетически нестабильную зону, как носители признаков, не подлежащих передаче по наследству.
Рыжий на меня так не смотрел — но на Котика смотрел очень похоже. Вероятно, думал, что это у него генетическая карта за двоих неблагоприятная. Но вообще-то, к нам отнеслись лояльнее, чем я думала. Я, когда мы входили в штаб, держала руку на кобуре — так нервничала.
А теперь мне было неприятно ждать только разговора с Чамли. И успокаивало только то, что общественное мнение скорее за нас, чем против.
А Чамли появился с помпой, с целой свитой, как средневековый вельможа или вождь племени. С ним были Бриллиант, Гад, тот его друг без волос, которого все звали Череп, незнакомый мне мужчина со стальными шипами в крыльях носа и юный красавчик, бледный, темноволосый, в змеиной коже. И в повадках у него тоже было что-то змеиное.
Чамли подошел — и я встала.
А он оглядел меня с головы до ног и усмехнулся.
— Это не ты, — говорит. — Это — он. И он за это еще заплатит.
И тут у него глаза расширились. Я первый раз увидела, что Чамли удивился. А потом увидела, чему — Котик, оказывается, стоял рядом со мной и в руках у него был пистолет. И он держал Чамли на прицеле.
Чамли говорит:
— Ого. Ты еще трепыхаешься?
