При борьбе с собой исход битвы как-то неясен.
Более того, непонятно, кому присуждать победу.
И кто был врагом.
***
Как всегда, интересно наблюдать за супружескими (ну или не супружескими) парами. С молодыми все понятно, нет вопросов, а вот люди постарше делятся на несколько групп.
Вариант первый, хороший, редкий: людям интересно друг с другом, идут, взявшись за руки, реже в обнимку, разговаривают, смеются. За едой смотрят друг на друга. Рада за них!
Вариант второй: друг с другом не разговаривают. Смотрят в разные стороны. Он разглядывает женщин всех возрастов, она уныло ест свое, или просто смотрит на море; на лице - долготерпение, попытка сохранить достоинство, привычная и приличная скорбь. Он встает первым, идет впереди, жена тащится за ним. Я это называю: впереди муж на ишаке, за ним жена с двумя чемоданами.
Вот они поотдыхают свои две недели, лица покраснеют, носы облупятся, она станет еще унылее, он еще равнодушнее, потом вернутся в свою осточертевшую Австрию или Германию, она будет тушить капусту, он читать газету, потом кофе, и так - день за днем, без просвета, без радости, без игры.
Господи, думаешь, женщина! Да брось ты этого козла, зачем он тебе! Заведи ты себе любовника, подружку, партнера по преферансу или по катанию на скутере! Ну и что, что тридцать лет вместе? Ну и что, что у вас взрослые дети? Все же стерлось до скуки!
Вариант третий, необычайно в последнее время распространенный. Он - красивый равнодушный парниша, она суетится вокруг него, - кормит с ложки, делает для него какие-то бутербродики, чтобы он не беспокоил себя и не утруждал, а кушал; почесывает ему - очевидно, по прежним запросам - то спинку, то голову; что-то там чирикает, предлагает обратить внимание на морскую даль или просто что-то говорит, говорит, при полном его равнодушии. А он все это позволяет с собой проделывать. Пока.
Любимый эпизод из этой коллекции: он, седоватый, с бородкой клинышком, сложив на груди руки, возлежит на фиолетовом надувном матрасике, а она, по плечи в воде, катает его вдоль берега туда-сюда, туда-сюда.
***
Хозяин гостиницы силком затащил нас, только что вылезших из-за стола, за свой стол; пришлось уважить. Ели специальный пасхальный суп - магерицу. Я ее знаю, она очень вкусная, но жена хозяина - немка, и магерицу приготовила по-немецки: много мелко нарубленных потрохов, мало бульона, а там все дело в бараньем бульоне, заправленном авголемоно (лимон с яйцом).
За пасхальным столом сидели одни немцы, друзья хозяйки. Конечно, сочли нужным сказать нам 'на здрове', ожидая нашего радостного отклика. Допытывались, что у нас полагается говорить в ответ. Что тут ответить? Что ответить на несуществующее приветствие?
Зато узнали, что огромные костры, которые тут жгут на Пасху - это жгут Иуду, чучело его.
***
Пошли посмотреть критскую Пасху. С трудом нашли церковь: по звукам пения и все усиливающемуся запаху ладана, к которому примешивалась еше какая-то сладко-восточная нота; запах не опознали. Церковь была на горе, спрятанная среди темных ночных деревенских, с виду бедных, улиц. Вся деревня была в церкви; очевидно, подъехали и из других деревень. Мы были заметно чужими, на нас смотрели пристально, но без тревоги.
Никаких тебе платков на головах, девушки в коротких юбках или вообще в лосинах, на каблуках. Все красивые. Народу много, но никто не толкается и не злобствует.
Пение не похоже на наше: распев какой-то ноющий, как бы арабский. Внутри церкви почти все сидят.
Снаружи, в стороне, разожгли огромный костер и стреляли ракетами. Грохот невероятный, мы все немного оглохли, греки тоже, но никто не возражал.
Христос воскрес быстро, безболезненно, ко всеобщей радости. Никто, собственно, и не сомневался.
***
Като Закрос, самый дальний восток Крита. Полная жопа, дальше ничего нет, тупик. При этом на берегу - вкусная и недорогая таверна, а слева наверху виднеется белое пятнышко - так это развалины минойского дворца.
***
Желая предупредить кривотолки, рассказываю: следующие несколько эфиров 'Школы Злословия' буду вести я одна. Не знаю пока, когда покажут первый из этих эфиров, может быть, только после майских каникул. По слухам, в мае будет две передачи, в июне тоже две. Потом, летом, если будут, то только повторы.
Это не потому, что что-нибудь там, как вы можете подумать, а совсем даже не поэтому. Просто Авдотья Андреевна подверглась тяжелой и сложной операции на позвоночнике и сейчас приходит в себя. Долго сидеть она не может, а лежать в студии сейчас не принято, так что ждем ее появления только к осени. Зато она стала необычайно стройна и изящна, и по этому поводу накупила себе много прекрасной одежды, вызвав тем самым мою понятную зависть.
Те, кто терпеть не может нашу передачу и смотрит ее с тяжелой злобой различной этиологии и желанием оплевать этих злобных теток, теперь могут сосредоточиться на мне одной и удвоить приступы удушья, ускорить учащенное сердцебиение, еще громче скрежетать зубами, да и вообще распалять свое воображение мечтаниями самого злокачественного свойства. Welcome! Татьяна Никитична сделана из высококачественного сплава, который не берет никакая кислота, не колется-не бьется и сверкает как алмаз; слепит на свету и сияет во мраке.
Тем же, кто нас любит, этого и напоминать не надо: они это знают и так.
***
Все на ту же тему. Стародавний пост из ЖЖ, не потерявший, мне кажется, актуальности.
http://tanyant.livejournal.com/2008/11/04/
Был у нас один родственник, француз. Я про него когда-то писала ('Вот тебе, баба, блинок!'). Он был жадный и глупый. Ну, не суть. Родственников не выбирают. У француза был сын, еще глупее, чем отец. Плюс к тому он очень плохо говорил по-русски. И опять-таки, оно бы и пусть, но его раздувало от спеси, и он полагал, что говорит прекрасно. Он понимал себя 'европейцем', а нас держал за совок. За границу нам ездить нельзя, в 'Березку' нам хода нет - стояли глухие семидесятые.
Он вип, а мы срань.
Ну и слава тебе, господи.
Вот они приезжают в Питер и приходят к нам в гости. Разговоры с юношей такие. Он спрашивает:
- Откуда этот самовааар?
- С антресоли сняли.
- Она давно умерлааа?
Ну что тут скажешь? Молчим. Вот он и смотрит на нас сверху вниз, с усмешкой превосходства.
Про эту семью надо долго рассказывать; это были не столько люди, сколько персонажи; вот если ослепну - куплю гусли и сложу о них пяток баллад, а сейчас не время; я про них вспомнила на ночь глядя из-за монгольского языка. Сыну захотелось учить монгольский. Бывает. Папаша попросил нас достать русско-монгольский/монгольско-русский словарь; достали, и, пока он еще был в нашем пользовании, бросились смотреть, как там обстоит дело со словом 'хуй'? Ибо бродили слухи, что это ужасное слово ни в коем случае не могло само по себе изойти из уст стыдливых, голубоглазых, златокудрых славян, а было привезено через ковыль и каменистые пустыни монголо-татарскими (они же татаро-монгольские) захватчиками и силком втиснуто в русские уста и процарапано в русском мозгу, гы-гы-гы.
Слово, действительно, нашлось, но узус разочаровал. Звучание никак не хотело прилипать к значению, а все норовило как-то мимо, - скажем, 'хуйхуй' - голубая сорока. Ну и хуйхуй с ней, с сорокой, а смысл, смысл где?
Но зато фразеология приятно обрадовала. Нашли выражение: 'тэнгэр хуйсрах' - 'погода испортилась'. И сразу же всей семьей - двое родителей, семеро детей - нежно полюбили монгольский народ, может быть, понятия не имевший, кого он там прискакал завоевывать, но зато нашедший правильные, сильные, печальные слова о серой нашей, неизбывной, питерской погодке; нет, - о погодке российской, от моря до моря, когда в окне - пьяный мужичок идет и падает, и снова, шатаясь, идет, и в магазинах один маргарин, и все евреи уехали и разлюбили нас, и Леонид Ильич все бормочет и живет, живет и бормочет, а мы никогда, никогда, никогда не увидим Неаполя, чтобы спокойно умереть, и Кобзон поёт, и дождь идет, и рано темнеет. Тэнгэр хуйсрах.
Сегодня, 4 ноября, идиотский, чиновничий праздник, ничему живому не соответствующий. Впрочем, дороги практически пусты, и на том спасибо. Выходной, и то ладно.
