— Да ничего твоим кошкам не будет. Ну, может, напугаются маленько…
Витька открыл дверцу металлического шкафа, опустил главный рубильник, нажал красную кнопку. Что-то где-то загудело, заурчало.
— Все, что ли, включать? — обернулся он к нам.
— Конечно! Только так, чтобы всё разом вылилось!
Витька снова почесал седину. Потом повернулся к шкафу, защёлкал «пакетниками», и, наконец, стал поворачивать рубильники. Всё здание внезапно содрогнулось от грохота.
Мы подбежали к ограждению галереи, глядя вниз.
Кошек там уже не было. Грохотало и гудело под кожухами, — в полную силу заработали насосы. Откуда-то стала просачиваться вода на бетонный пол. Вода была красноватой — или это нам только казалось в неверном электрическом свете.
Потом что-то взвыло внизу.
— Всё! Один движок «полетел»! — почему-то радостно крикнул мне в ухо Серёга.
Потом снова взвыло. Стало чуть-чуть тише. И снова.
— Это, падла, крысята всё клинят! — крикнул Серёга, чтобы перекрыть гул.
— Вырубать, что ли? — спросил Витька.
— Пусть работает! Пойдём!
Мы вышли из зала. Серега деловито сказал:
— Теперь я понял. Они, паскуды, в резервуарах и размножались. Сколько их, резервуаров-то, на всех станциях?
— Ну… — Витька наморщил лоб и принялся подсчитывать.
— Короче, десятка два, — прикинул Серёга. — Значит, их не здесь — их на шнековой станции ловить надо.
Мы уже вышли на улицу.
— В канализации, сам знаешь, никакая форма жизни невозможна, — рассудительно сказал Витька, замыкая железную дверь. — Там всё разлагается. Труп через неделю — до костей. А за месяц и костей не останется. Так что, если надо концы в воду спрятать, от трупа избавиться, — ничего лучше люка в канализационный колодец не найти.
— Ну, ёлки, ещё один киллер нашёлся… — ответил Серёга. — Да этой крысиной твари вся твоя сливная теория — тьфу!
— Так… А ты сам-то её, эту, как ты говоришь, тварь — видел?..
— В том-то и дело, что видел, — буркнул Серёга. — И он вот видел, — он кивнул на меня. — И все… Один ты тут сидишь сиднем, ни хрена не знаешь, только свою американскую «Свободу» и слушаешь.
— Это я по привычке. С советских времён… И не только «Свободу». Би-би-си вот тоже… — будто оправдываясь, сказал Витька и оборвал себя на полуслове.
Мы пошли к выходу с водокачки. Витька сказал:
— Я тут недавно «запор» купил. Ну, «запорожец». Со штрафной автостоянки, через знакомых. Не поверишь — всего за пятьсот рублей…
— И что?
— Так поедем на шнековую! Не пешком же идти!
Он открыл гараж, сел за руль старого, с пятнами ржавчины, «запорожца». Выкатился наружу. Серёга сел впереди, я — сзади.
Витька аккуратно закрыл ворота гаража, погасил свет. Оглянулся на водокачку. Молча сел за руль и мы поехали.
По дороге Витька рассказывал:
— Этот «запор», ты только прикинь, два года без движения на стоянке простоял. Его менты у деда одного отняли. Деду 77 лет, и без прав ехал, да ещё и самогонки накануне выпил. Короче — тормознули, машину на стоянку, а с дедом — давай разбираться. Два года разбирались. Но прав так и не дали, а машину, говорят, бери, если хочешь, только за стоянку заплати! Дед подсчитал, сколько надо платить, и сказал, — да пропади он пропадом, этот «Запорожец»! Я за такие деньги лучше пешком ходить буду. Ну, короче, выкупил я у него эту беду. Всего получилось полторы тысячи. Но ты представь — сел за руль прямо там, на стоянке, — и поехал! Вот же зверь машина!
«Зверь» летел по тёмным переулкам, хлопая от ветра багажником; багажник был погнут, и не закрывался. А поскольку багажник у «запора» не как у нормальных машин, сзади, а впереди — то крышка, поднимаясь от ветра, то и дело закрывала обзор. Что водителя, впрочем, нисколько не смущало.
15
До ШНС (шнековой насосной станции) мы добрались быстро. Ехали закоулками, так что никаким патрулям не попались. А может быть, их и не было уже, патрулей.
Шнековая станция выглядела совершенно бесхозной. Ворота — нараспашку. На подъездной дороге свет — и тишина. Крыльцо бетонное, высокое — двери открыты, а внутри светло.
Мы прямиком пошли в насосный зал — направление легко определялось по ядовито — тошнотворному запаху.
Зал был здесь поменьше, чем на водокачке, и наклонным. Сверху — трубы, к ним наклонные кожуха, внутри которых крутятся шнеки — вроде тех, что действуют в мясорубках, только размером с колонну Парфенона. Такая вот колоннада день и ночь сосала дерьмо, поднимая его вверх, на уровень, с которого дерьмо текло уже самотеком — на следующую станцию, и дальше, к очистным сооружениям. Обо всём этом дорогой мне рассказал Серёга.
В нижнем зале, у концов шнеков, плескались стоки, и вонь стояла совершенно невыносимая. Чёрная вода плескалась под большими чугунными решётками.
— Кошки! — крикнул мне в ухо кто-то.
Я обернулся: по освещенному, сверху донизу выложенному кафелем коридору, плотной массой катилась волна кошек.
И в этот самый момент под решётками внизу что-то тяжко забилось, как будто из тёмных глубин всплыла громадная рыбина. Решётки стали приподниматься, и из-под них, чуть ли не нам под ноги, вдруг полезло Оно…
Витька попятился в коридор. Серёга смотрел, раскрыв рот. А кошки не прыгали — летели вниз с урчанием и истошными воплями, лезли под решётки… Сизо-багровые пузыри с трудом выдавливались наружу. Кошки рвали их когтями и зубами, грызли, и частью исчезали, поглощённые, втянутые внутрь пузырей, частью разлетались в стороны, окровавленные, с переломанными костями. Но они поднимались и снова бросались в бой. А те, что уже не могли подняться — ползли, оставляя на бетонном полу кровавые полосы.
Витька позади что-то орал. Кажется, он бегал по кафельным коридорам, звал кого-то. Серёга вдруг тоже засуетился, завопил:
— Тут у них гидрант должен быть! Там же давление шесть атмосфер — может, хватит смыть эту дрянь?
Он исчез.
Кошек становилось всё меньше. Их поток редел, пока и вовсе не сошёл на нет. Несколько кошачьих трупов покачивались в кроваво-чёрной волне, захлёстывавшей пол.
И внезапно в наступающей тишине с грохотом вылетела вверх последняя решётка. Но это была не крысиная матка. Из тьмы, из бездны медленно вылез человек. Абсолютно голый, мокрый, синий от холода. У него была впалая грудь и знакомые, очень знакомые мне черты лица.
Он вылез, огляделся. Оттолкнул ногой плававшую мёртвую кошку, поднял голову. Наши глаза встретились, и я вздрогнул, вцепившись в ограждение: это был Валера.
Не отрывая от меня взгляда, он прошёл по залу, вышел на кафельную лестницу и стал подниматься. За ним тянулась цепочка мокрых следов.
