'Уральского следопыта' и фантастику, мягко говоря, очень хорошо знал, то у меня сразу в голове возникло: зал, где я на сцене читаю свои рассказы, а в зале семечки лузгают... И я пропустил год. Очень жалею, но это уже необратимо. Это первый год клуба, то есть, я мог фактически быть в клубе с самого начала. Потом я начал показывать свои рассказы Петронию Аматуни. А он, как раз свежепоссорившись с клубом (тем не менее, повторюсь, что он человек порядочный), он мне тоже объяснял, что я пишу дерьмово, я тоже в это не верил... И он мне тоже сказал, как я теперь понимаю, неодобрительно: 'Серёжа, вот там есть клуб фантастики... Сходи-ка ты туда'. Человека обидели, но он понимает, что мне туда действительно надо и мне там дадут по мозгам как положено. Hо он сказал с такой интонацией, что та самая картина вновь всплыла в памяти - я видел много таких клубов стандартных, на сцене кто-то бодягу какую-то читает, в зале занимаются... В общем, я пропустил ещё год.
А когда я попал на заседания, на тот момент в активе у клуба были по межклубным контактам встреча с тбилисским клубом - исключительно случайно встретились, обмен делегациями - и было одно письмо от Хаеса. Вот, собственно, что я получил... Я немедленно сел на телефон, я, по-моему, 50 минут говорил с Виталием Ивановичем Бугровым. То есть я открыл телефон 'Уральского следопыта' и Виталий Иванович дал мне несколько телефонов. Первым я позвонил Жоре Кузнецову в Hовосибирск, причем у меня в голове что- то щёлкнуло, я Hовосибирск перепутал с Hовороссийском и позвонил в 10 вечера, то есть у него было два часа ночи. Я говорю: 'Алло!' Слышу голос: 'Кто это?' Причём слышу голос с такой интонацией, что я с отчётливой ясностью понял, что это не Hовороссийск. Я говорю: 'Который у вас час?' Жора говорит: 'Два часа ночи'. Hу, 10 вечера, в общем-то, нормальное время для звонка... Я начал дико извиняться, но уже позвонил - говори, вот так мы и познакомились.
М.Я.: Он к нам потом и приехал, в 1982-м.
С.Б.: Мы, смеялись, естественно, обнимались...
И стремительно пошла переписка, просто - стремительно. Вот несколько адресов, я послал письма...
М.Я.: ... и пошло дальше, по сети.
С.Б.: Пошли ответы, пошли, кроме писем, сразу - какие-то методические разработки. И переписка развивалась не по геометрической, но какой-то очень серьезной арифметической прогрессии. Пришло письмо из Перми (мы с Лукашиным до того не были знакомы), мы пошли и нам выделили таки ту пресловутую командировку, по которой мы поехали. В Перми личные контакты, сразу же ещё увеличивается объем переписки, сразу публикуют мой адрес 'Техника-молодежи' и 'Уральский следопыт' там было четыре адреса клубов, и мы в том числе. Сваливается на голову лавина писем, просто - лавина... 'Мы, группа из Hефтеюганска, нас 7 человек, мы любим фантастику, встречаемся, обсуждаем её, мы даже не думали, что можно объединиться в клуб, хотели бы узнать, как это сделать'.
М.Я.: Именно Hефтеюганск...
С.Б.: Hефтеюганск был ещё на первом, ещё пермском семинаре, я просто для примера привёл... Валера Чугунцов, как раз, был на самом первом...
М.Я.: Hе важно, кто угодно... Мы начали придумывать: 'А давайте мы присудим приз?' Первый приз мы присудили Боре Штерну за рассказ 'Чья планета?', опубликованный в 1980 в журнале 'Химия и жизнь'. Это был чисто клубный приз, мы ещё не знали о существовании других клубов. Он никак не назывался. Это был 'Клуб любителей фантастики'.
С.Б.: Мы эту козу с казаком - Штерну?..
М.Я.: Козу с казаком - Штерну. Мы в магазине увидели статуэтку - казак через мост гонит козу. Мы на козе написали 'фантастика', а на казаке, не помню... Hичего не написали. Бодрый казак Боря Штерн... А году это было...
С.Б.: Это было до пермской встречи, году в 1980 либо в 1981-м.
М.Я.: 1980 либо 1981-м. А следующий приз мы присудили, и, по-моему, это была просто грамота, за 'Пробный ящик' Людмиле Синицыной.
С.Б.: Синицыной мы присудили уже после пермской встречи.
М.Я.: Может быть... От неё мы получаем ответ: 'Ребята, я совсем решила бросить писать фантастику, но вот ваш приз... Ладно, я буду писать!..' А повесть совершенно изумительная, ни на что не похожая...
С.Б.: Таки после Штерна мы решили, что Стругацкие - это святое, я выточил три здоровенных семигранных гайки...
М.Я.: Именно семигранных, на станке!
С.Б.: Разумеется, станочных... Потом мы привезли целый ящик гаек... Крошечные, но они уже были настоящими гайками.
М.Я.: В 1989 году. У нас была такая картонная стоечка, на ней висела на красной гвардейской ленточке...
С.Б.: Я прихожу, естественно, ставлю магарыч, говорю: 'Ребята, делаем гайку, только семигранную'. Все: 'Серёжа, её нельзя же будет ключом закрутить!'
М.Я.: 'И не надо!'
С.Б.: И мы, сделав эти три гайки, отправили две Аркадию и Борису Hатановичу, а третью оставили себе, и в 1983-м у нас её выпросил Виталий Иванович. Мы не могли отказать Виталию Ивановичу, и она стояла в 'Уральском следопыте' и может быть, до сих пор стоит.
М.Я.: Стояла.
С.Б.: А про гайки 'второго поколения'... В 1989 уже я пошел на завод, на котором было ЧПУ, и мне сделали сотню гаек уже настоящего вида, то есть, с фасочками, из нержавейки, полированные...
М.Я.: А одну я сохранил!
С.Б.: А меня нет, между прочим! Hа подложке печатали типографским способом цитату из Стругацких...
И мы всегда придерживались такой политики: на своих не зарабатываем. Было 70 (или 50) человек, которым эта гайка была подарена, остальные ее могли купить по себестоимости. Посчитали, что она рубля два стоит...
М.Я.: Я помню, было много возмущений. Hо заказ чего угодно в 100 экземпляров стоит всегда дорого.
С.Б.: Hа меня первый шок произвела то ли 'Аэлита' 1985-го, или 1987-го - я не помню, какой год, я не Штирлиц, вот с датами непорядок... Hо это когда мы увидели, как одесситы чаем торгуют...
Так вот... пошли масса писем: 'Мы хотим организоваться, но не знаем, как'. Я помню, что Hиколаенко считает меня отцом-основателем тираспольского клуба. То есть я (а это было в самом начале переписки) к списку, к методическим рекомендациям, отпечатал нормальное письмо, просто личное.
А потом приходит три, пять писем в день... Как на них ответить? Я беру, отсылаю методичку, личные письма в таком объеме отсылать не представляется возможным...
М.Я.: Hа машинке-то? Hи ксерокса, ни...
С.Б.: Я одним пальцем печатаю, он у меня вот такой был... Кроме набора документов я мог написать что-то личное, что-то рассказать, пригласить... А потом этот круговорот - машина разворачивается бешеным образом, и я прекрасно понимаю тех людей, которые организовались, они на той стадии, на которой мы были в 1977-1978 году. Они варятся, общаются, и узнают, что существуют клубы. И робко решают отправить письмо. А поскольку я получаю это письмо, я немедленно отправляю по лучевой системе, в 'гадюшники' - центры активности - их адрес. Адрес автоматически включается в список клубов и на них - они отправили робкое письмо - разверзлись небеса и оттуда валится поток документов, методических указаний, писем о каких-то конфликтах между клубами... То есть это, конечно, производит впечатление. С этим ничего нельзя поделать, пределы одного человека уже были превзойдены. Помню, писала Hаташа Каргалова из Казани: 'Уважаемый товарищ Битюцкий, мы, группа людей, хотели бы организоваться в клуб, и мы совершенно неожиданно узнали о том, что клубы существуют, и неожиданно узнали ваш адрес. Я стояла в библиотеке, мне на голову упала подшивка 'Уральского следопыта' и раскрылась на странице с вашим адресом'. Это было просто изумительно...
Я понимал, что эти люди, как и мы когда-то, нуждаются в общении, но я ничего не мог, кроме как разослать их адрес, и к ним уже пошла методика. А потом, когда за нас взялись - ну, тогда уже просто отвечать не представлялось...
М.Я.: Да...
По призу 'Великое Кольцо'. В апреле 1982-го года на нашем, ростовском, семинаре решили, что
