утро вновь ненадолго засыпал. И так всю жизнь. Иногда, поздними вечерами, отец разрешал мне сидеть рядом с ним, делать уроки.
Проекты 'Белорусской-кольцевой' создавались у нас дома. Вначале авторский коллектив состоял из четырех человек: И.Г.Таранова, Н.А.Быковой, Ю.А.Зенкевича и Г.С.Тосунова. Комната наша была заставлена подрамниками с изображениями краснопилонного подземного вестибюля, который мне, мальчишке, очень нравился. В середине конкурса бригада распалась, и родители стали делать свой собственный проект с низкими белыми пилонами. Он получил первую премию. Помню, как я был огорчен, когда проснувшись, увидел, что красные пилоны в эскизах исчезли...
Однако в день открытия 'Белорусской-кольцевой' ее сияющая белизна произвела на меня большое впечатление. Раньше открытия станции сопровождались народными гуляниями. По подземным пространствам московского метро шли настоящие демонстрации. Hа 'Белорусской' всеобщее внимание привлекал мощный лепной свод, залитый ослепительно ярким отраженным светом. Hо лепнина потолка, как мне кажется, не скрывает, а, напротив, подчеркивает тюбинговую конструкцию станции. Hе менее 'конструктивен' и пол - его орнаментальный ковер, простираясь из центрального в боковые нефы, зрительно объединяет отсеки и расширяет подземный зал. Помню, во время открытия мама говорила кому-то: 'Что вы все наверх смотрите? Вы вниз, на пол смотрите!'
На 'Спортивной' И.Г.Тарановым впервые была предпринята попытка отказаться от оштукатуренного потолка. Такой потолок часто промокает и требует ремонта. Папа предложил установить новый вариант сборного 'зонта', по которому вода стекает в отводные канавки, а затем - в соответствующие камеры. Следующий, еще более усовершенствованный вариант 'зонта' был осуществлен на 'Тургеневской'. Потолок там максимально герметизирован - 'картины', т.е. части оболочки 'зонта', огибают сразу пол-свода, имея один стык по центру. Каждое нововведение отца требовало больших затрат сил. С боем пришлось отстаивать новый 'зонт'. Была бы возможность, Таранов пошел бы в разработке его конструкции еще дальше у него были интересные проекты алюминиевого свода, но эта идея не была поддержана.
В исковерканном виде воплотился замысел станции 'ВДHХ'. Мозаичные обрамления арок: зеленые дубовые листья, перевитые коричневой лентой это должно было быть очень красиво... В.А.Фаворский уже приступил к осуществлению орнамента, часть одного пилона была выполнена в натуре, но после этого заштукатурена и покрашена масляной краской. В период работы над 'ВДHХ' отец неоднократно брал меня с собой в мастерскую Фаворского. Все, что я видел там, запомнилось мне белым и строгим: белые волосы Владимира Андреевича, белые стены, скромная обстановка, сдержанный, тихий разговор...
Не удалось отцу осуществить и проект многоэтажного здания Управления метрополитена, который включал наземный вестибюль станции 'Белорусская-кольцевая' и который мощной двухэтажной аркадой должен был проходить от улицы 'Грузинский вал' до Белорусского вокзала. Замысел реализовался фрагментарно: построенный вестибюль - это лишь 'осколок' большой архитектурной темы.
Но самой острой болью Таранова были неосуществленные проекты двухэтажных станций, которые он разрабатывал на протяжении всей своей жизни. В 1935 году отец поступил в аспирантуру Академии архитектуры СССР. Его диссертационная работа была посвящена пересадочным узлам метрополитена. В процессе этой работы, видимо, и появилась мывль о двухэтажных станциях. Или наоборот - вначале родилась сама идея, а затем тема диссертации. Такая станция, по замыслу отца,- это всегда пересадочный узел, то есть объединение двух станций в одном пространстве, где пересадка осуществляется 'крест- накрест'.
Проект был разработан детально в 1949 году для станции 'Киевская'. В соответствии с этим проектом был сделан макет полутораметровой длины с двигающимися поездами и загорающимися лампочками. Отражаясь в установленном с одной стороны зеркале, он казался грандиозным. Макет предназначался для подарка Сталину, но почему-то преподнесен не был. После 'Киевской' отец вернулся к волновавшей его теме, когда проектировал пересадочный узел на 'Площади Ногина'. Потом им был сделан двухэтажный вариант для пересадки 'Горьковская' - 'Пушкинская'. Эти проекты нравились - в них была чистота инженерной мысли и красота композиционного решения. Помню, с каким одобрением был воспринят в 'Метрострое' макет пересадочного узла на 'Площади Ногина'. Все ахали-охали, говорили: 'Непременно! Обязательно! Но в следующий раз'.
Для осуществления проекта нужны были определенные конструкторские усилия - замысел отца был рассчитан на одиннадцатиметровый радиус тоннеля, а тогда был освоен радиус только в 9,5 метров. Позже отец разработал вариант и с этим радиусом, но проект тоже не пошел. Как не пошел и проект двухэтажной станции мелкого заложения. Экономическая выгода от такого пересадочного узла составила бы миллионы рублей. Но никто не взял на себя ответственность за внедрение новаторского замысла.
С горьким чувством уходил отец на пенсию. Его мечта осталась 'утопией'. Беру это слово в кавычки, так как не считаю идею Ивана Георгиевича Таранова неосуществимой. Более того, верю, что со временем она будет воплощена в жизнь.
Таранов Андрей Иванович, род. в 1941 г., архитектор. В 1964 году окончил МАРХИ. Основные произведения: Севастопольский приборостроительный институт (проект 1966 г., совм. с Е.В.Рыбицким, М.И.ЯнишевскоЙ, М.М.Медведевым); Институт проблем механики АН СССР (1974, совм. с Л.М.Колосковой и В.М.Гинзбургом, Москва); Краснопресненские бани (1979 г., совм. с Л.М.Колосковой, Москва); Инженерный корпус Метрополитена (1982, совм. с В.М.Гинзбургом, Москва), Международная телефонная станция (1986, Москва), детская больница им. Н.Ф.Филатова (1988, совм. с М.Н.Руревич, Москва).
Т.Федорова, инженер
О ЛЮДЯХ МЕТРОСТРОЯ
Мне выпало счастье по путевке комсомола более пятидесяти лет тому назад начать работу на строительстве московского метро. Моей первой станцией, где я работала сперва проходчицей, а затем бригадиром бетонщиков, была станция им.Коминтерна (теперь 'Калининская') - может быть, не самая красивая, но бесконечно для меня дорогая.
...Прошли годы. Я окончила институт инженеров железнодорожного транспорта и работала начальником смены, затем начальником горного участка, а в 1948 году была назначена начальником шахты. Впервые в этой роли выступила на строительстве 'Hовослободской'. Это были очень трудные, но и прекрасные годы жизни. Здесь сложился уникальный коллектив, который можно назвать коллективом дружного коммунистического труда. Мы работали как одна большая семья. Здесь судьба подарила мне встречу и с замечательным архитектором Алексеем Николаевичем Душкиным. Это был талантливейший человек, самозабвенно увлеченный своим делом. И очень красивый - огромного роста, точно былинный богатырь, с 'львиной' седовласой головой, ясными голубыми глазами.
Будучи совсем молодым, он строил с Я.Г.Лихтенбергом 'Дворец Советов' (теперь 'Кропоткинская') - лучшую станцию первой очереди, ставшую сейчас памятником архитектуры. Я живу рядом с 'Кропоткинской' и, часто бывая там, неизменно вспоминаю Алексея Николаевича. Как он любил шахту, как прекрасно знал весь строительный процесс, как тщательно следил за отделочными работами! Говорил: 'Я хочу, чтобы мрамор был 'надет' на конструкцию, как лайковая перчатка на руку'. И действительно, мраморная облицовка на 'Новослободской' идеально 'притерта' к стенам.
Отделочные работы вели опытные мастера. Руководил ими Вениамин Исаакович Штернлихт - человек, влюбленный в мрамор, в гранит, а более всего - в людей. Он собрал вокруг себя талантливых рабочих, таких, как Константин Слонов, Владимир Ярышалов, братья Травкины. Скромный гранитчик Ярышалов был народным художником, свой дом он превратил в настоящий музей.
На 'Новослободской' я познакомилась с Павлом Дмитриевичем Кориным, которому были заказаны эскизы витражей и мозаики для подземного вестибюля. Алексей Николаевич привез его на станцию в один из зимних морозных дней. Корин был облачен в теплое меховое пальто, укутан в бобровый воротник, на голове - большая мохнатая шапка. А когда снял зимние 'доспехи', поразил своим какимто просветленным обликом светлосерый костюм, голубая рубашка и вьющиеся с проседью волосы красиво оттеняли его удивительные небесно-синие глаза. 'Ну, давайте знакомиться, Татьяна Викторовна', сказал Корин, нажимая на 'о'. Я была очень взволнована: прославленный художник, о котором я столько наслышана - и вдруг будет работать на моей станции!
Поговорили, сидя в кабинете, затем повели Корина на 'натуру'. Когда подошли к стволу и поднялись на эстакаду, чтобы оттуда в клети спуститься в шахту, Павел Дмитриевич вдруг оробел: 'Татьяна-свет- Викторовна, а нет ли у вас другого входа. Все здесь лязгает, неуютно мне что-то...' Спускались мы по дощатым трапам наклонного входа. Запомнилось как энергично, чуть ли не рысью, бежал Корин в больших резиновых сапогах вниз по доскам. И уж совсем удивило, как резво он в свои шестьдесят с лишним лет
