подержал перед носом у каждого ствол и, дождавшись пока у большинства в мутных глазах появилась хоть малая толика осмысленности, навел оружие на Флору. - Ну, дорогая, поговорим теперь прямо, без обиняков! Флора произнесла достаточно обыденно: - Убери бутылку на метр дальше, дорогой, ты же знаешь - у меня не все в порядке со зрением. Опустив оружие, я с улыбкой мягко сказал: - Прими слепоту, дорогая, за ясность зрения, и тогда все станет на свои места. - О чем ты? Совсем уже мозги заспиртованы? Выражайся яснее, Чарли! - Куда уж яснее, сучка. Том, я призываю вас в свидетели: я развожусь с Флорой. Я повторил формулу раза три. Флора теперь смотрела вполне осмысленно единственным косым глазом. - Я не даю развода, - властно прошамкала она кривозубьем. - Ты не сможешь этого сделать. Здесь, в Праге, действует до сих пор Солическое Право. И по закону я могу поступить с тобой как сочту нужным. Вот что я усмотрел, слушай. Теперь я эффектно жестикулировал пистолетом и краем глаза присматривал за персоналом. Нет, они не будут вмешиваться здесь все выдрессированы идеально, и вряд ли кто захочет оказаться зимой на улице с волчьим билетом. Между тем, Том налил только себе и сразу глотнул. Франта сидел с разинутым ртом, в него вошел бы страсбургский пирог целиком и еще шарлотка. - Ну, слушаю, - Флора вновь привлекла мое внимание к своей персоне. - Так вот. Дело обстоит так, что мы расстанемся сегодня и здесь. Я продолжу свадебное путешествие, но уже налегке, а ты присоединишься к обитателям аквариума мистера Ангела-потрошителя. Я правильно расслышал вашу фамилию, Том? - М-м да, вот что я хотел бы сказать, миста Кондом... - Кондомлайден, Том, Кондомлайден! - Миста Кондомлайден, я только хотел сказать... - После скажешь, Том. Не о тебе сейчас речь. Сперва скажу я то, что у меня на душе, а после говорите уж все вы сколько захотите! Том поставил бутылку на стол и сложил на груди руки. В слух обратились не только эти трое, но и все посетители с обслугой, окружившие нас плотным кольцом. - Так вот, - начал я речь, будто зачитывал приговор, во-первых, всем вернуться за свои столики. Том, прикажите прислуге отойти. Я подождал, пока народ рассосется. Немцы заняли свои места и уныло затянули тирольскую песню. Кельнеры расположились возле колонн и сканировали глазами руки пришельцев в ожидании знака. Напряжение спало, и я смог продолжить: - Отныне я буду предоставлен самому себе и сам буду решать: нравится мне что-либо, или нет. Я сбрасываю с себя цепи рабства! - Чарли, милый. Ведь я не вмешиваюсь в твои дела в клинике и в частную практику. Когда это я манипулировала тобой? Ведь и в Прагу мы поехали по твоему желанию. Будь, если можешь, беспристрастен. - Да! Беспристрастен! Я не автомат, дорогая, чтобы, как ты выразилась, беспристрастно наблюдать за твоим романом с Франтой. Чем вы там занимались так долго в уборной? Я успел выкурить четыре папиросы! - Это... это чудовищная ложь. Я... ты же знаешь. Что ты хочешь от старой больной женщины? Франта помог мне управиться с протезом, - Флора размякла совсем под влиянием абсента, ее голову подпирала змеистая живая рука, голос дребезжал. - У тебя не получится в этот раз меня заболтать, ибо я твердо решил с тобой покончить. Еще в Замке я хотел спихнуть тебя со стены в ров и представить все несчастным случаем, но этот сопляк Франта крутился неподалеку, хотя я и предупредил его, что нам надо побыть одним. - Ты был тогда так нежен со мной Чарли... Неужели это никогда не повторится? - Я просто представлял, дорогая, как ты катишься вниз по крутому склону и буквально, ха-ха, рассыпаешься на части. Ни один хирург мира не взялся бы тогда за тебя. Я только и слышу: больна, больна. Вам, аристократам, надо было иметь дело с простыми людьми из народа. Глядишь, и империя теперь была бы цела. Ты больна? Ну так я тебя вылечу! Том, принесите длинную тонкую спицу, ну или вертел там для осетрины! Я облегчу вам жизнь по содержанию Флоры. Отправим ее прямо на заморозку! - Чарли, у меня же грипп, мне надо пить горячее каждые четверть часа! - Ты уже пила абсент. Достаточно для первого раза. - Ты просто бросаешь меня ради этой девки - Эа, я видела как ты пялился на нее! - Ошибаешься, дорогая, я и в мыслях ничего не имел такого. Я по-прежнему питаю к тебе нежные чувства, но нам лучше пожить в разных мирах. - Похотливый козел! Тебя надо было стерилизовать еще в колыбели! - Ах вот как ты заговорила! Да если хочешь знать, я всегда жалел о том, что Адольф мудрый не смог довести до конца решение еврейского вопроса! Флора разрыдалась. Слезы вместе с соплями струились по подбородку и капали в стаканчик для абсента. Франта тяжело поднялся. Только теперь я заметил насколько высок его рост. Он сдвинул брови и смотрел на меня тяжелым взглядом. Несколько раз Франта невротически корчил гримасы и вдруг пошел на меня, сжав огромные кулаки. - Осторожно, - произнес я, наводя пистолет ему точно в область правого предсердия. Вспомнилось, как два года назад я застрелил в Гарлеме старика- денатуратчика. Он валялся на пустыре возле костра с удушливым дымом и пялился на меня красными гноящимися глазами. Теперь я испытывал схожие чувства. Франта почти навис надо мной. Я надавил на двойной спусковой крючок. Выстрелы глухо щелкали, подобно детским новогодним хлопушкам. От Франты отскакивали ошметки мяса и разлетались в разные стороны, попадая на немецких туристов. Франта выпучил глаза, но не издал ни звука. Он шел вперед, широко расставив руки и открыв рот, как будто хотел меня заграбастать в медвежьи объятия так, чтобы хрустнули кости. Однако, каждая пуля отнимала у него часть сил, и Франтишек дергался сильнее по мере того, как обойма автоматически истощалась. Я нашпиговывал его свинцом, как моравские хозяйки шпигуют свиную ножку чесноком перед тем, как насадить ее на вертел. Было похоже, что Франта исполняет народную пляску св. Витта. Флора улыбнулась, видимо подумав о том же. Франта опрокинулся навзничь, затылком расшиб шаткий столик, грузно рухнул на спину, пару раз конвульсивно вздрогнул и успокоился. В накуренном зале, где сизый дымок наползал наподобие слоеного пирога, было видно, как душа Франты в виде воздушного шарика поднимается к потолку. Я снял парик и отер им лысину. Подобным образом я дренировал лицо и вернул волосы на место. - Уф-ф, - нарушил я молчание, - пока оружие в наших руках, нам не страшны революции! Где вы еще увидите такое: голодранец бросается на господина? Ненастоящие полицейские на экране медитативно наблюдали за ровной поверхностью океана. Музыканты, сидя на корточках, исполняли психоделическую музыку на бамбуковых инструментах. Там было легко и покойно, как в морге. Том присел над тем, что осталось от Франты и, пощупав пульс, покачал головой. - Зря стараешься, чистая работа. Как говорил мой инструктор: 'В живот и в голову стреляй, зато потом не проверяй', хе-хе. Не расстраивайся, старина, можно будет сделать первоклассное рагу! - Боюсь он сгодится только на фарш, - угрюмо отозвался Том и жестом приказал кельнерам отволочь тушу в подсобку, - будьте внимательны: должно быть четырнадцать пуль, а то загубите нож мясорубки! - крикнул он вслед. Прибежала шустрая несимпатичная тайка и быстро подтерла кровавую дорожку кунжутовой шваброй. Кельнеры тряпками смахнули куски протоплазмы со столиков, немецкие туристы вполголоса продолжали петь народные песни. Том принес на подносе приспособление: тонкую длинную иглу, соединенную резиновым шлангом с грушей. В верхней ее части помещался клапан для слива. Два кельнера бесцеремонно подхватили Флору, сидевшую на краешке стула. - Осторожно! - прикрикнул на них я, и уже Тому, - отворите ей кровь! - Не беспокойтесь, сделаем в лучшем виде, - Том был явно чем-то удручен. - Нелегкий выдался сегодня денек, верно Том? - Ваша правда, миста. Еще чего-нибудь желаете? - Да, хочу выпить на посошок. Абсент мне не подходит - слишком резкая вещь. Принесите Б-52 и счет. Тяжелый день приближался к своему завершению. Подали счет. Я расплатился. - А это вам лично, Том, - произнес я, протягивая пачку кредиток, - за услуги. - Я не возьму, спасибо. - Берите, берите, зачем вы меня обижаете? Так принято. - Отдайте вон лучше Карлу, у него большая семья. - Как угодно. Карл, возьми - это твоим детям. - Ох, огромное спасибо, господин Кондомлайден, приходите еще! - Теперь уже в следующий приезд. А что у вас с часами? - Стоят они, господин, все стоят. Недавно, почти перед вашим приходом, встали. Теперь должно быть часов десять. Вот оно! Машина придет через час. Мне захотелось на улицу, на мороз. Что ж, попытаюсь выбраться из этого района самостоятельно. Я взял чемодан, протянул руку Тому, и тот вяло ее пожал. Швейцар в передней помог мне облачиться в пальто и получил несколько монет. - Благодарю. А что делать с этими? - показал он на одежду Флоры и Франты. Мне стало немного грустно - все-таки столько лет вместе. - Да пусть себе висят, есть не просят. Глядишь, кому и приглянутся, - ответил я, надвигая на лоб поля фетровой шляпы.
Я вышел в морозную ночь. Активная жизнь пакгауза давно прекратилась. Я шел в сторону причала быстрыми шагами и старался ни о чем грустном не думать, но слезы сами навертывались на глаза. Интересно, смогу ли я встретить когда-нибудь такого человека, как Флора? Думаю, вряд ли. Одиноко я буду бродить теперь по городам и весям, обедать в придорожных закусочных, наживать язву желудка и не иметь угла, где приткнуться. С врачебной практикой теперь, надо полагать, покончено. С печалью в глазах обречен я ходить ледяными медвежьими тропами, вспугивая трепетную болотную дичь истерическими причитаниями. Вспоминая Флору. Тщетно будут проходить для меня затухание дня и возгорание ночи. Мой календарь неистовых дней взалкала тоска, занозив душу бледной спирохетой и пожрав миллиардные россыпи нейронов в простреленной черепной коробке.
- Эй, господин, слышь, господин! - донеслось вдруг снизу, и я разглядел при свете газового фонаря на пристани призрак маленького человечка в матросской куртке и капитанской фуражке. Он стоял на палубе
